Впрочем, сейчас увидим.
Я медленно-медленно открыла дверь. Так медленно, что она даже ни разу не скрипнула, хотя смазывали ее в последний раз, наверное, перед началом Второй мировой войны. А то и первой.
В сенях было темно и прохладно. Пахло мышами, какой-то травой, но никак не человеческим жильем. Двери, отделяющей единственную, как я потом выяснила, комнату, не было. Была ветхая цветастая занавесочка.
В комнате что-то чуть слышно жужжало. Прислушавшись, я без труда поняла, что это вентилятор. Ну хоть какое-то присутствие человека ощущается.
Тихо отодвинув занавеску, я вошла в комнату. Петрович в одних трусах, мокрый от пота, спал на раскладушке. Кровати в комнате не было. На стуле рядом лежал огромный черный револьвер. Стол в углу был просто забит бутылками с иностранной водкой и пакетами с какой-то снедью.
Вот она, удача-то! Как все легко оказалось. Раз — и в дамках!
Стараясь не нарушить здоровый сон любителя сельской жизни, я прокралась к стулу и выщелкнула из револьвера все патроны.
Теперь будить Петровича? Я подумала и не стала. Хочу насладиться моментом. Уже не стараясь двигаться как можно тише, я достала из-под стола кривоногую табуретку и, усевшись на нее, закурила.
Петрович всхрапнул, как коняшка, повернулся к стенке и вновь засопел. Честно говоря, глаза у меня тоже слипались. Мерно жужжащий вентилятор разгонял жаркий воздух по углам комнаты. Гуденье этого чуда техники сливалось с дребезжанием целого выводка мух, тщетно стремящихся прорваться через оконное стекло на улицу. Вот будет номер, если я усну! Нет, пора начинать представление. Вот только главного актера разбужу…
Как бы это все поэффектнее обставить?
Пальнуть по вентилятору? Громко запеть песню? Вставить между пальцев спящего спички и поджечь? Я усмехнулась.
Вдруг Петрович глубоко вздохнул и сел на раскладушке. Я даже вздрогнула от неожиданности. Он широко зевнул и, не замечая меня, прошлепал босыми ногами к столу. Открыл какой-то пакет и начал с хрустом жевать, чавкая и роняя на пол крошки изо рта. Вот свинья.
Я громко кашлянула. Голая спина Петровича застыла. Жевательные звуки стихли. Он осторожно обернулся. С набитым ртом, скотина.
— Здравствуйте! — широко улыбнувшись, сказала я.
Петрович молчал. Да и где ж ему разговаривать — ротовая полость, что называется, под завязочку.
— Да вы прожуйте, прожуйте, господин… не знаю уж, как вас там… кроме отчества. Не выплевывать же.
Он боязливо задвигал челюстями, следя своими маленькими глазками за стволом моего пистолета. Когда последние кусочки пищи провалились в его отвисшее брюхо, Петрович все еще продолжал жевать вхолостую. Боялся, видимо, не хотел разговор начинать.