Потом немного подумал и попросил принести сразу два графина. Я не возражала — работа моя закончена, можно и выпить немного.
— Да, и еще, любезнейший, — сказал он и интеллигентно прокашлялся («любезнейший»! Я аж рот открыла!), — принесите нам пару свечей. — Он напрягся и добавил: — Будьте добры.
— Вась, ты не заболел? — озабоченно спросила я.
— Заболел, — согласился он. — Я болен, у меня пожар сердца, скажите сестрам Люде и Оле…
— Тебе уже некуда деться, — закончила я, — знаю, в школе учила. Что это, дорогой друг, с тобой?
— «Лодка колотится в сонной груди, — ответил он, — ивы нависли, целуют в ключицы, в локти, в уключины, — о, погоди, это ведь может со всяким случиться!»
Я ошарашенно молчала.
— Это Пастернак, — пояснил, улыбнувшись, Вася, — тебе нравится?
— Д-да…
Принесли заказ. Принесли два графинчика с водкой. Принесли, поставили и зажгли свечи. Мы выпили по первой. Я расслабилась. Василий закурил.
Мерцание свечей в полутьме ресторанного зала. Странно как! Стихи читает… Забавно.
— Ну, — осторожно спросила я, — что там у нас дальше в культпрограмме?
Вася потушил сигарету в пепельнице. Наклонился ко мне, так что лицо его почти касалось горящей свечи, и шепотом начал:
— «Я наравне с другими хочу тебе служить, от ревности сухими губами ворожить…»
— А это кто? — спросила я, тоже почему-то шепотом, когда он закончил.
— Мандельштам. Осип Эмильевич.
— А-а, помню, — сказала я, — тоже в школе учила: «Это какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова — как ее ни вывертывай, криво звучит, а не прямо…»
Он улыбнулся.
— Ты что, все помнишь, чему тебя учили в школе?
— Практически все. Память у меня хорошая.
— А я вот вообще ничего из этой школы не вынес, — пожаловался он.
— А стихи?
— Ну, это другое. Мне нравится… Ну, я и запомнил.
Удивительно! Никогда бы не подумала, что солист рок-группы «Че-катилло» любит поэзию… Как это? Серебряного века. Не хватало еще, чтобы он и стихи писал.
— Вась, а ты стихи пишешь? — спросила я. — Ну, кроме своих дурацких песен?
— Почему это дурацких? — обиделся он, потом смущенно ответил: — Ну пишу…
— Ой! — обрадовалась я. — Прочитай! Прочитай, пожалуйста!
Действительно интересно, может быть, со мной сидит второй этот… Пастернак?
Василий выпил водки, прокашлялся и объявил:
— Из раннего.
Потом посерьезнел и тихо завыл:
— «Замерзли цветы на снегу, и я тоже замерзнуть могу. Вот уже злые-злые морозы в лед обратили слезы…»
«Н-да, — разочарованно подумала я, — куда уж тут Пастернаку до нашего Василия Новичкова».
Вася поголосил еще минуты две и смолк. У него перехватило дыхание.