— Дайте мне какой-нибудь теплый платок, ремень, пакет и, если подойдет, другую обувь, попроще какую-нибудь.
Женщина вышла из ванной, направилась в зал, откуда принесла и молча, соблюдая конспирацию, протянула мне пуховый платок, кожаный мужской ремень. Из шкафа в прихожей достала вместительный черный пакет. Затем, порывшись на обувной полке, протянула мне войлочные сапоги, которые в народе величают «прощай, молодость».
Затянув ремень на шубе и повязав платок, прикрыв лоб, натянула сапоги: маловаты, но десяток минут потерпеть можно.
Взглянув на себя в зеркало, я осталась довольна. На меня смотрела оттуда миловидная «Феня Тряпочкина». «Рашен герл», — констатировала я.
Сложив свою обувь и кокетливую норковую шляпку в пакет, я сказала хозяйке шепотом:
— Через час или через полтора все верну. Я позвоню три раза. Другим не открывайте.
Она кивнула молча и открыла мне дверь.
Я тенью выскользнула из подъезда и пошла, ссутулившись, опустив голову и слегка припадая на правую ногу, искоса поглядывая на «Audi».
Похоже, в таком виде моя персона их не интересовала, что мне и требовалось. Проследовав мимо стоявших парочкой машин, я скорчила рожу и показала язык. И хоть я была спиной в это время к Корявому и его соратнику или соратникам, жест предназначался именно им. Охраняйте мою «девяточку», мальчики, а я прошвырнусь по свежему воздуху.
Выйдя со двора, я отбросила хромоту и поскакала юным зайчиком. Через две минуты вошла в ворота школы и сразу свернула за угол — принять достойный вид — не пугать же добрых людей. Сменив обувь Елены Ивановны на свои высокие стильные сапоги с пряжками на лодыжках, а платок на шляпку, выпустив из нее белокурый локон, я на ощупь подкрасила губы и только потом вошла в здание школы.
Выяснив у вахтера местонахождение учительской, я пошла по узкому коридору, слева в котором находились окна, а справа — раздевалки, загороженные металлической решеткой, как в зоопарке. Выйдя из него в другой коридор, расположенный перпендикулярно первому, я остановилась в тяжком раздумье: лестниц оказалось две — справа и слева. Махнув рукой, я свернула на левую. Она вывела меня прямо к двери учительской.
Школа явно не высшего сорта: мрачноватые крашеные стены, ободранный пол, а в учительской почти полное отсутствие мебели. И абсолютная тишина везде: и в коридорах, и в учительской. Пройдя через нее в кабинет завуча, я наконец-то обнаружила признаки жизни.
— Простите, пожалуйста, — обратилась я к светловолосой полной женщине бальзаковского возраста, — я хотела бы видеть Яковлеву Наталью Александровну, это возможно?