— Не бойтесь, вам будет не очень больно…
Он постарался вывернуться, но, умело действуя правой ногой, я уложила его на асфальт. Если на улице кто нами раньше и интересовался, то теперь праздный интерес прохожих уступил место испугу, народ ретировался кто куда. Какая-то дама истошно завопила: «Милиция!», но меня это не взволновало. Напротив, я сама попросила бы вызвать милицию. Тем более что все происходило в районе, вверенном тщательному присмотру именно Мельникова Андрея Николаевича.
— Отпустите, как вам не стыдно? — просил меня по-немецки задыхающийся толстяк.
— А как вам не стыдно воровать чужие органайзеры? — сквозь зубы проговорила я.
— Это вещь моей жены.
— И вы знаете, почему она ей так дорога? — усмехнулась я. — Вы вообще о вашей жене что-нибудь знаете?
— Какое вы имеете право? — взвизгнул он.
— Послушайте, — устало сказала я, чувствуя, что разговаривать с этой тупой башкой невыносимо — он не способен понимать нормальную речь. — Ваша жена убийца. Ее имя — Валентина Прянкина.
— Нет, ее фамилия Амелина! И зовут ее Валерия…
— Тогда чего же она так боялась?
Амелина… Виталий Амелин. Все-таки он.
— Отпустите меня, если хотите, чтобы я говорил.
— Отпусти его…
Голос за моей спиной был холодным и властным. Я попыталась обернуться, но не могла — в мой затылок уперлось холодное дуло револьвера. «Ну вот… Теперь соображай, как выкручиваться, — с тоской подумала я. — Нет, пора переквалифицироваться в бухгалтеры — эта работа становится слишком нервной, состоит из стрессов, а от стрессов в крови возникают радикалы, которые порождают опухоли… А так как из двух видов опухолей — выхухолей и просто хахалей, мне куда дороже второе, я уж и не знаю, что мне делать!»
— Сейчас, — пообещала я, немного ослабив хватку. Шумахер начал освобождаться. Тогда я резко и неожиданно развернулась и выбила у противника револьвер.
— Все-таки — что было в этом органайзере? — поинтересовалась я, сжав железной хваткой ее ослабевшие запястья. На самом деле в эту минуту я думала, что Валя Прянкина все-таки самая страшная женщина, которую мне когда-либо доводилось встречать.
Передо мной было совершенно бесформенное и как будто расплющенное лицо. Но главное было — глаза. Маленькие и глубоко посаженные, они пылали ненавистью…
* * *
— Оставьте меня! — взвизгнула она, беспомощно озираясь. Но ее защитником уже занимался вовремя подоспевший Сережка.
А Виталий… Виталий стоял, совершенно равнодушно наблюдая, как я выворачиваю руки его матери. Более того — мне показалось, что он даже доволен!
— Виталий, — нежно проговорила я, не спуская глаз с его расслабленного от непонятного наслаждения лица. — Мне закончить ту историю?