Бабушка великолепно смотрелась в черном, и она знала это. Кружевной воротник и манжеты на ее платье были такие же белоснежные, как и ее волосы. Из украшений она надела лишь маленькое колье из жемчуга, принадлежавшее когда-то одной графине, и жемчужные серьги. Она сидела прямо с сухими глазами, вооруженная холодным достоинством, присущим ее поколению и социальному положению. Она была на 18 лет моложе Дэна и поэтому знала, что такой день непременно наступит.
Мег понимала, что не может следовать безупречному примеру бабушки, но, по крайней мере, лицо ее не было мокрым от слез. До сих пор она не проронила ни слезинки. Слишком поспешно все произошло: сначала телефонный звонок, вырвавший ее из какого-то неприятного сна, сразу же забытого, – плохие новости всегда приходят не вовремя; потом торопливые сборы и гонка в аэропорт, необходимость быть сдержанной и полезной перед беспомощней бабушкой. Кажется, сейчас с ней все в порядке, но формальный обряд похорон сузил сферу ее деятельности. Она сделает все правильно, грациозно до тех пор, пока действуют законы приличного поведения. А есть ли рамки приличия, когда вдова остается наедине со своим горем в ночные часы одиночества? Может быть, благородство и законы приличия становятся привычкой, если соблюдать их так долго, как бабушка.
Мег хотела верить, что так оно и есть. Самообладание бабушки беспокоило ее больше, нежели безграничное проявление горя, ведь это было бы естественно. Сама Мег вела себя странно и понимала это. В ней все онемело. Она черпала силы в отстраненности, с которой смотрела на происходящее, как какой-нибудь посторонний журналист. Как благодарна она Джорджу: без него ей бы не справиться. Она искоса взглянула на дядю, сидевшего между нею и бабушкой. В голову ей сразу пришло слово «надежный». Да, он был спокоен и надежен. Словно почувствовав ее взгляд, он повернул голову и улыбнулся ей из-за склоненной головы бабушки. Его глаза покраснели больше, чем глаза бабушки. Джордж Вейкфилд был зятем бабушки, а не родным сыном, о чем не преминули бы упомянуть городские кумушки, все же он был таким же близким, родным и хорошим, как кровные родственники. Он так и не женился снова, даже не взглянул на другую женщину, а ведь прошло уже более двадцати лет…
Мег поняла, что пастор читает молитву, потому, как бабушка склонила голову. Поспешно она пригнула и свою, но не смогла сконцентрировать внимание на словах. Краем глаза она смотрела на руки сидевшего слева мужчины – длинные, ухоженные, загорелые. Где это Клиф успел так загореть в начале лета? И как это скромно сложенные руки создают впечатление того, что их владелец относится с некоторым презрением и усмешкой ко всему происходящему?