Взглянув на часы, я только-только успела подумать, что похороны, должно быть, уже закончились, как у моих ног легла длинная тень.
— Привет.
Начало неплохое: значит, не считает меня врагом народа.
— Привет. Все… закончилось? — я не сразу нашла подходящее слово.
Вместо ответа Гоша молча шлепнулся прямо на песок, стал черпать его пригоршнями и рассеивать по ветру, нисколько не заботясь о том, что может попасть кому-нибудь в глаза. Я решительно поймала его руку с очередной порцией песка и заглянула в лицо.
— Расскажи.
— Что рассказывать? Похоронили…
Когда он выдавил наконец из себя это слово, в горле у него что-то булькнуло, он закашлялся, пытаясь проглотить подступивший ком, но ничего из этого не выходило…
— Гошка! Гошка…
Я встала на колени, прижала его голову к груди. Широкие плечи беззвучно сотрясались.
— Ну-ну, поплачь! Это твоя первая большая потеря. Ты не готов еще, но пройдет время, и…
— Перестань ты… К этому нельзя привыкнуть! — Он пытался высвободиться.
— Ошибаешься. — Я продолжала удерживать его одной рукой, а другой гладила по голове, как маленького ребенка. — Ошибаешься! Конечно, привыкнуть нельзя, да и не нужно. Но готовым быть — надо. Такова жизнь… Вчера ты был ребенком, сегодня — стал взрослым… Вчера все близкие и любимые были для тебя бессмертны. Теперь ты знаешь, что это не так. А если знаешь, то будешь готов к тому, что в любое время смерть может разлучить вас…
Черт, как же трудно оказалось мне найти в своем заматерелом лексиконе слова добра и мудрости! Но я чувствовала, как это ему сейчас необходимо. И говорила долго, сама себе удивляясь. Постепенно Гоша затих, затем осторожно высвободился из моих объятий. Молча разделся и бросился в воду.
Он плыл долго, не останавливаясь. Уже остались позади буйки, а он все мерил Волгу размашистыми саженями… Я стояла на цыпочках, держа руку над козырьком, — старалась не выпускать из поля зрения его вихрастую голову. Как будто, случись что, — мой взгляд мог ему чем-то помочь! Плыл Гоша ровно, красиво — настоящий волгарь. Наконец остановился и перевернулся на спину. Отдыхает — поняла я. И лишь когда племянник так же уверенно тронулся в обратный путь — я вздохнула с облегчением…
На берег Гошка вышел не усталый, но успокоенный. От слез не осталось и следа. Повесив на плечи полотенце, опустился на лежак рядом со мной.
— Теперь их двое осталось — Виктор Петрович и Ангелина. — Гоша говорил почти нормальным тоном, но глядел куда-то в сторону. — Виктор Петрович очень изменился. Дочка тоже. Правда, я ее плохо знал: она училась в Тарасове в специальной музыкальной школе при консерватории. А потом вообще два года не видел… Вот Сашу я хорошо помню. Он в нашей школе учился, на два класса старше. Слаломом занимался, говорят, классным был спортсменом… А погиб нелепо… Кстати, после его смерти мне Володька написал, адрес твой просил. Я же всегда перед пацанами хвалился тобой. Вот он и хотел привлечь тебя к этому делу: вроде Саша не сам погиб, а кто-то «помог». Это правда? Они к тебе обращались?