— Не надо…
Глубокий, сочный голос внезапно охрип: он и в самом деле прозвучал будто с того света. Но глаза, глядевшие сквозь меня, были сухи.
— Не надо этих слов, Татьяна. Все это… давно отболело и умерло. Я привыкла к мысли, что произвела на свет нечто чужеродное, не совместимое с понятием «человек». И я ничему уже не удивляюсь — даже тому, что сказали вы только что. Женщина, которую когда-то я звала своей дочерью, способна на что угодно. Я это знаю. Наверное, это моя судьба. Наказание за какие-то грехи…
Хозяйка замолчала, все так же неотрывно глядя в какую-то неведомую точку пространства. А может, времени? Не знаю… Мне показалось, что это молчание длится целую вечность, но я не рискнула нарушить его.
Наконец Маргарита Олехновская ожила. Выпрямилась в кресле. Теперь это была почти та самая, прежняя деловая женщина, и она приняла решение.
— Хорошо. Вы в обратный путь когда собираетесь?
Я ответила, что хотела бы уехать в пять часов тарасовским скорым: за последние трое суток я до такой степени налеталась, что одно только слово «самолет» вызывало приступы тошноты.
— Понятно. Значит, вечера у нас нет. Тогда мы сделаем так. С утра мне надо быть на службе обязательно, а с обеда постараюсь отпроситься у начальства. Не насовсем, так хотя бы на час-полтора. Этого нам должно хватить: не думаю, чтобы у меня было очень много информации для вас, Татьяна. Так что до обеда вы уж погуляйте, город наш посмотрите, а к часу приходите: я буду уже дома. Заодно и пообедаем. Договорились? А сейчас простите: даже кофе предложить вам некогда.
Это было даже больше максимума, на который я могла рассчитывать. А кофе — найду, где его выпить. Уже на пороге я не удержалась и спросила:
— Маргарита Викторовна, а вы и в самом деле служите в милиции?
— Что, «агентура» из числа соседей доложила? — улыбнулась она. — «В милиции» — пожалуй, слишком общее. Я начальник паспортного стола райотдела. Как видите, до «передовой» далеко.
— Ну, это как посмотреть…
Убить в красивом приволжском городе несколько часов для человека, имеющего деньги, не составляет труда. В пятнадцать минут второго я уже сидела на крошечной кухоньке Маргариты Викторовны Олехновской за столом, покрытым веселой клеенкой, и уплетала вкуснейшую окрошку. После уличного пекла ни о чем другом я и не мечтала, но сковородка на плите аппетитно пахла котлетками и жареной картошкой. Мой вклад в обед состоял из шоколадно-вафельного торта — самого приличного, какой нашелся в самарских кондитерских.
— Таня, я все утро думала о нашем разговоре… Давайте договоримся с вами так. Вам я, конечно, расскажу все, что знаю. Препятствовать раскрытию преступления не могу, тем более — после всего, что вы мне рассказали об этом деле. Но… Никому другому ничего рассказывать я не хочу, вы понимаете? Свидетельствовать против собственной дочери… Все-таки она мне дочь, какая бы ни была! Я вам говорила, что забыла об этом, но вы не верьте, Таня: мать не может забыть, что она мать, никогда…