Миновав Вольскую, я двинулась дальше по направлению к улице Горького. В лицо дул омерзительный промозглый ветер, подергивая лужи мелкой дождливой рябью. Подняв воротник «харлейки», я застегнула «молнию» до самого подбородка.
Посетителей в кафе было раз-два и обчелся: молодая парочка, лихо расправлявшаяся с бифштексом и пивом, коммерсант лет сорока пяти, солидный и благонадежный с виду, средних лет, плотная, хорошо одетая женщина, которую можно было принять за преуспевающую бухгалтершу или служащую, и невысокого роста щуплый брюнет в очках, медленно и сосредоточенно пережевывавший пищу.
Я удобно устроилась у окна и заказала котлету по-киевски с жареной картошкой. Подперев голову рукой и не сводя глаз с витрины и двери магазина, принялась ждать. Боковым зрением я видела весело болтающую парочку, чья беззаботность меня забавляла, и худощавого очкарика. От меня не укрылось, что последний, доев свой обед, начал проявлять досадное нетерпение, через каждые две-три минуты поднося руку с часами к близоруким глазам.
Продолжая свои визуальные забавы, я чуть не поперхнулась, увидев Синчугову, выходящую из магазина. Фотографий в ее квартире мне вполне хватило для опознания. Высокий стройный силуэт, затянутый в черный кожаный плащ, стремительно и неуклонно приближался. Когда она была уже совсем рядом, я увидела, что щеки ее лихорадочно пылают от холода и декоративных румян.
Мой цепкий взгляд быстро ухватывал каждое ее судорожное движение. Она двигалась слегка вприпрыжку, не глядя по сторонам, задрав подбородок и озабоченно хмуря лоб. Дойдя до кафе, она резко обернулась назад и через секунду вошла. Обведя глазами внутреннее помещение, она одновременно тревожно и удовлетворенно устремила на очкарика, по всей видимости ожидавшего ее, дерзкий и пристальный взгляд больших темно-карих глаз.
Очкарик покашливал и ерзал, и, как только заметил направлявшуюся к нему Синчугову, вскочил как ужаленный и со смешной и торопливой предупредительностью отодвинул пластмассовое кресло, приглашая Синчугову присесть. Он опустился в несносно скрипучее кресло, и от моего взора психоаналитика, внимательного до тошноты, не укрылись его смущение и досада: он напряженно морщил лоб, как-то виновато взглядывал из-под очков снизу вверх.
Короткая стильная стрижка, пухлые, ярко накрашенные губы и вздернутый нос вкупе с гордой посадкой головы и манерой закладывать ногу на ногу выдавали в Синчуговой взбалмошную капризную особу, ни в чем на знавшую отказа.
Я сидела довольно близко, так что без труда расслышала их скупое взаимное приветствие. Обладатель очков и виноватого взгляда положил локти на стол и, низко наклонившись вперед, явил образец настороженного внимания.