Ну, кто меня вычислил, понятно, а вот как — это пока остается загадкой. Бобер с Малышом, даже если бы отзвонились своему начальству, и то не успели бы устроить мне засаду, я выехала практически следом за ними. И потом, адрес мой им неизвестен, нет его также и в адресном бюро. Его знает только ограниченный круг моих знакомых. Кто мог дать его Гарулину?
Отжав волосы и обернув голову полотенцем, я набросила на плечи махровый халат. Подошла к холодильнику и, распахнув его, критическим взором окинула его содержимое. Йогурт и сыр поддержат мои силы. Смастерив нехитрый бутерброд, я села в кресло и включила аппаратуру для прослушивания. Она влетела мне в копеечку, но довольно быстро окупилась.
Щелкая дистанционным пультом, я быстренько пробежалась по всей длине озвученной пленки. Я насчитала восемь разговоров, из них только один удостоился моего внимания.
Я поставила его на начало и, откусив кусочек сыра, запила его йогуртом. Звонок был входящим. Часы на таймере показывали двадцать три пятнадцать вчерашних суток. Синчугова сняла трубку.
— Алло, — раздался ее звонкий голос.
— Это я, — узнала я тенор Рахмонова.
— Слышу, что ты, — недовольно протянула она и с упреком добавила: — Куда ты пропал? Я тебя два часа искала.
— Я тебе потом объясню, — виновато произнес Рахмонов.
— Что значит «потом»? — с раздражением спросила Синчугова. — Изволь объясниться сейчас, нечего из меня дуру делать. Может, подцепил кого? — ревниво добавила она.
— Хватит пургу гнать! — защищался Рахмонов. — У тебя от ревности крыша едет, что, у меня других нет дел, кроме баб?! — вызывающе спросил он.
— Ты со мной встречаешься только тогда, когда тебе нужны деньги, — в голосе Синчуговой появилась истерическая слезливость.
— Ты сама виновата, нечего скандалы устраивать по малейшему поводу, — пытался образумить ее Рахмонов.
— В чем ты пытаешься меня обвинить? Бросил одну на презентации, сам куда-то слинял! — почти кричала в трубку Синчугова.
Я представила ее лицо, перекошенное от гнева и злости, ее глаза, мечущие громы и молнии, и трясущиеся от волнения губы. Под эти завывания и причитания я с невозмутимостью диагноста или хирурга откусила еще кусочек сыра и, хлебнув малинового йогурта, поудобнее устроилась в кресле.
— Я ни в чем тебя не обвиняю… — осторожно начал Рахмонов.
— Еще бы ты меня обвинял! — перебивая его, взвизгнула Синчугова.
— …а просто пытаюсь объяснить, — спокойно продолжал Рахмонов, как бы не обратив внимания на ее гневную реплику, — что сейчас не время обсуждать это.
— Ну ладно, — неожиданно смягчилась, очевидно уставшая ругаться Синчугова, — мы завтра едем к тебе на дачу?