— Хорошо, объясняю на пальцах. Кровь на вашей одежде и на пепельнице, которой вы нанесли смертельный удар, принадлежит одному и тому же человеку — Виктору Ларионову. Кстати, на пепельнице вы оставили очень хорошие отпечатки пальцев, понимаете, что это значит? — И, не дожидаясь его ответа, тем более что придавленный приведенными мной логическими выкладками, он пребывал в оцепенении, я сама дала ответ на свой вопрос: — А это значит, что все доказательства вашей вины налицо, а раз так, то предстоит вам провести в местах не столь отдаленных как минимум лет восемь, улавливаете?
Припертый к стенке, Рахмонов сник.
— Но, — я говорила медленно, стараясь донести до него смысл всех сказанных мною слов, — но если бы вы пошли мне навстречу, я смогла бы вернуть вам ваш сверток, и делайте с ним, что хотите. Ну как, идет?
Я блефовала, конечно, но самую малость. Наблюдая за Рахмоновым, окончательно впавшим в замешательство, я чувствовала, что мучительный рост его напряжения, достигнув своей критической точки, вот-вот выльется в освобождающее признание, и не ошиблась.
— Я не хотел его убивать, — дрожащим от волнения голосом произнес Рахмонов.
Он отвернулся от меня и, потупив взгляд, нервно сплетал и расплетал пальцы рук. Его понурый вид производил жалкое впечатление. Наконец, сделав над собой усилие, он разжал пальцы и, трясущимися руками достав сигарету из пачки, жадно затянулся.
— Как это произошло?
— Галина мне сказала, что отдала бумаги Ларионову, чтобы тот сделал разгромную статью, она хотела отомстить Гарулину за то, что он ее бросил. Ну а я подумал, что на этом можно хорошо заработать.
Я проследил за Ларионовым от редакции и поднялся к нему, сказал, что от Галины и что мне нужны документы. Он ответил, что у него их нет. Я не поверил ему и стал настаивать. Ларионов попытался меня выпроводить, начал размахивать руками, тут меня такое зло взяло, я даже не помню, как эта чертова пепельница оказалась у меня в руках…
Когда я пришел в себя, он лежал на полу, изо рта и из раны на голове текла кровь. Я приложил пальцы к его шее проверить пульс — он не прощупывался. Я страшно испугался, сами понимаете… ситуация сумасшедшая… — Рахмонов на минуту умолк, потупился. Наконец в зеркале я увидела, что он, как-то осторожно подняв глаза, несмело нащупал мое отражение. — Я даже ничего не стал искать, — выдохнул он, — просто убежал.
— Вы хотите сказать, что документов у вас нет? — недоверчиво спросила я.
— Я же говорю, как только я понял, что Ларионов мертв, — произнес он глухо, — кинулся оттуда со всех ног. Я и думать забыл про эти чертовы документы.