Но все было тихо.
Мы миновали коридор и зашли в дежурку.
— Административно задержанная Ярченко Ольга Ивановна, — прочитал по бумажке скучающий старшина и с сожалением взглянул на меня.
— Ну, что же ты, дочка, так себя ведешь, как… Эх!
Значение этого «эх» я не поняла и с любопытством посмотрела на старшину. Оказалось, что он в ответ с любопытством пялится на меня.
Заметив мой взгляд, он нахмурился, опустил голову и махнул рукой.
— В машину иди и больше так не хулигань! Лучше найди себе нормального парня, ну и… сама знаешь, в общем…
Не закончив своей чудной речи, он снова махнул рукой, и меня в сопровождении уже двух толстых теток, похожих друг на друга, словно они были близняшками, вывели на улицу, во внутренний двор. Здесь стоял зеленый «уазик», и рядом с ним два милиционера с автоматами.
«Ой, блин, Танька, — подумала я, — а не сменила ли ты шило на мыло?»
Ближайший ко мне милиционер подошел, надел мне на руки наручники и похлопал меня по плечу, что, наверное, должно было означать пожелание не рыпаться и тогда хуже не будет.
Однако рыпаться уже было поздно, и я покорно зашла в машину.
Дверь со стуком закрылась за мной, и я оказалась в малюсеньком помещении, отделенном от кабины небольшим окошком с двойной металлической сеткой на нем.
Машина вздрогнула, и мы поехали.
Я протряслась в этой душегубке не очень долго; вскоре машина остановилась, и меня выпустили перед белым двухэтажным зданием.
Это было здание суда, по крайней мере, не верить целым двум красным застекленным табличкам слева и справа от двери не было никакого смысла.
Меня ввели внутрь здания, сняли наручники и посадили в деревянное кресло, одно из многих пустующих в длинном коридоре.
Слева от меня сел один из моих милиционеров, справа уже сидел другой, да не один. У его ног напрягалась во все стороны немецкая овчарка — рыжая с подпалинами, и, если судить по характеру, подлая сука, даже если это и был кобель.
Овчарка сидела молча до тех пор, пока мимо нее не проводили кого-нибудь в сопровождении милиционеров. Тогда эта милая собачка начинала кидаться и буквально рвать поводок.
Так же она бросалась и на меня, пока я не присела с ней рядом. После этого я потеряла для собачки всякий интерес, и она начала высматривать новую жертву для облаивания.
Одним словом, сука.
Ожидание затянулось, и в судейскую комнату меня пригласили только к трем часам.
Так как мое дело — пардон, дело Ярченко — квалифицировалось как самое обыкновенное хулиганство, в котором не оставалось никаких сомнений, то и проводить целое заседание не имело смысла.