— Сейчас уйду, мамочка. Но на всякий случай поимей в виду: я буду спать за дверью, а за окном двое моих пацанов. Ты любишь по ночам из окон выпрыгивать?
— Ага, с детства балуюсь, — охотно подтвердила я. — А скажи, когда ты от Валерии убегал, ментов не видел?
— А их здесь и нет, — усмехнулся Мандибуля. — Они днем уехали и раньше завтрашнего дня не появятся. Короче, с утра смотришь товар, и мы быстро все решаем. Ладненько?
Мандибуля потянулся, протяжно, со звуковым сопровождением зевнул и почти добродушно посмотрел на меня.
— Спи спокойно, дорогой товарищ, — проговорил он, взял свою сумку с товаром, вышел из комнаты и хлопнул дверью.
Я осталась одна.
Первые минуты просидела в задумчивости, соображая, в какую же историю я сейчас ввалилась, потом встала, подошла к двери, прислушалась к звукам, доносившимся из-за нее, выключила свет, на цыпочках подкралась к окну и выглянула во двор.
Сначала ничего не увидела, потом зрение настроилось на полумрак, и я разглядела шагах в десяти двух байкеров, развалившихся на земле и о чем-то беседующих.
Один из них был Геноцид. Следовательно, за охранника его можно было не считать.
Я нащупала свою сумку, принесенную вместе со мною — теперь она валялась на столе, — и вынула из нее замшевый мешочек.
Привычно перекатав кости в ладони, я высыпала их на подоконник — это было самое освещенное место в комнате — и посмотрела на расклад: 17+10+33 — «Вы должны нести ответственность за того, кого приручили».
Я вздохнула.
Кости однозначно говорили, что использовать окно как способ избавиться от неприятностей не стоит: суровый воин Геноцид может от этого пострадать больше всех.
Я как-то привыкла дружить со своей совестью и поняла, что остается только один выход, а именно — через дверь. Точнее, через Мандибулю.
Настроение у меня сразу же упало, но ничего не поделаешь.
Я подошла к двери и слегка приоткрыла ее.
Мандибуля сидел в повидавшем виды кресле и сам с собою играл в шахматы.
Увидев меня, он кивнул и ощерился:
— Чего тебе? Драпать, что ли, собралась? Так лучше не серди меня, мамочка.
Я пожала плечами.
— Пока мне некуда идти. Я счет хотела узнать.
Мандибуля, нахмурившись, взглянул на шахматную доску, потом поднял на меня глаза.
— Думаю, что один — один, — честно ответил он, — в любом случае я не проигрываю. А ты думаешь по-другому?
Я чуть было не ляпнула, что конечно же, но решила сдержаться.
— Не хочешь поиграть здесь? — предложила я ему, раскрывая дверь шире.
— Во что? — спросил он и, резво соскочив с кресла, направился ко мне.
Мне не понравилась его готовность, и, чтобы хоть как-то притормозить его прыть, я сделала непонимающее лицо, напомнила: