Ведь если бы не случай, в жизни бы не узнать, как все было.
Первым делом я обошла и подробно осмотрела всю насыпь. Ничего особенно примечательного — обычный придорожный натюрморт: целлофановые пакеты, бутылочные осколки…
Странная выработалась привычка у нашего народа, путешествующего в поездах, — с лихостью швырять в окно объедки и мусор, зная, что все равно в этом месте не жить, а может быть, никогда и не видеть. А хоть бы даже и жить.
Признаться, меня слегка замутило, пока проводила необходимый осмотр. Ксюше-то что! Она сидела на насыпи, подставив солнцу ноги и руки — загорала, мурлыкала под нос какую-то песенку и была похожа в этот момент на рыжую кошку. Наверное, вспоминала своего бешеного милиционера.
— Ладно, пошли в деревню. Здесь ничего, — сказала я.
Удивительно, но за все время, пока мы шли по дорожке по направлению к домам, нам не встретилось ни одного прохожего. Как все же безлюдны и бескрайни российские просторы! Нет ничего проще в них затеряться, сгинуть, бесследно исчезнуть, кануть.
Мне так и хотелось позвать: ау, Погорельцев, где ты тут? Куда ты, Игорь Николаевич, подевался?
Наконец показался первый домик — совершенно разрушенный, с выбитыми стеклами. Рядом с ним стоял домишко ничуть не лучше, и видно было, что здесь давно никто не жил.
Насколько можно было судить с первого взгляда, деревня была совсем маленькой — всего на десяток домов, из так называемых «брошенных».
Наконец мы наткнулись на дом, где на крыльце сидела какая-то бабуся.
— Бабушка, как деревня-то называется? — спросила я ее, и та ответила с готовностью:
— Пеньки, дочка. Да только тут уже почти и не живет никто, четыре семьи только. А вы чего сюда — за курочками, яичками? Здесь вы этого не найдете, у самих всего в обрез, в Крапивинск за харчами ездить приходится. Митька, правда, держит, да к поезду все выносит, чтоб подороже продать, прости, господи, его…
И старушка, быстро крестясь и отвешивая поклоны, перешла на шепот и забормотала про себя какую-то бесконечную неразборчивую молитву.
— Да нет, мы, бабушка, человека одного ищем, — сказала я, доставая из сумки фотографию Игоря Николаевича. — Не встречали здесь случайно такого?
Лицо улыбающегося Погорельцева на снимке произвело на старушку весьма неожиданный эффект. Быстро взглянув на фотографию, она вдруг вскочила со своего места, плюнула себе под ноги и скрылась за дверью своей хибарки. Слышно было, как она закрыла ее изнутри на щеколду и сразу же начала читать громкую молитву вперемежку с какими-то ругательствами, из которых можно было разобрать слова «антихрист», «анчутка», «аспид окаянный», «исчадие ада», «чтобы всех черти совсем задрали» и что-то еще в том же роде.