В общем, пока я деньги за дом доставал, моча ей в голову ударила. Приходит и заводит речь о золоте. Я говорю, ты что, мол, родимая, опомнись! Сама подумай, побрякушки — не дом, их при себе иметь можно. Если и сохранилось что, поищи у деда в имении, где он помер. Ответила она мне грубо. Вроде тебя, такая же горячая. А главное, послушай, какую дуру задвинула. Я, говорит, деньги за дом получу, все сто восемьдесят тысяч, здесь ты никуда не денешься, а потом этот дом вместе с тобой, хрычом старым, сожгу, если не отдашь все остальное. И это после того, как я столько лет дом для нее берег!
Кирилл даже прослезился — до того расчувствовался.
— Обидела она меня так, что напился я в тот вечер, как давно себе не позволял. А наутро решил этот дом спалить. Ты пойми, Таня, — он возмущенно постучал себя в грудь, — она не только меня, она память деда своего обидела. Он-то мне верил, а уж на что был человек опытный!
Вот и сжег я дом, туда ему и дорога! Суди меня, если право имеешь. Но и про нее не забудь!
— Не забуду, Кирилл Федорович, — пообещала я, задумавшись на короткое время больше для приличия. На самом деле меня интересовал один-единственный вопрос — при чем здесь «капли», о которых говорили Иван и Екатерина Лозовая.
— А какие «капли» она с тебя требовала, Кирилл?
— Что? — Он достал новую сигарету. — Вот именно, «капли»! Камушки это. В золоте. Лозовой их так называл. Из-за этих-то «капель» и вся неприятность, мать их так!
Ну вот, добрались наконец мы до сути. Аккуратно старый врет, правдоподобно. Впору поучиться у него, себе в пример поставить. Порой бывает полезно вовремя соврать.
— И много «капель» Лозовая с тебя требует?
Старик задумался, глядя на сигарету, и решительно затолкал ее обратно в пачку.
— А того хмыря, что у тебя на фотографиях, я убил, а не Ванька.
Я даже вздрогнула — настолько неожиданно прозвучало это признание, понадеялась, что в темноте он не заметил моей слабости.
— Ванька по глупости его, пьянь синюшную, в помощники взял. Он и начал болтать по округе, что это мы сами дом спалили, а не Лозовая с дружками. А хотелось нам это дело на нее повесить. Ну и попал мне под горячую руку. — Он скрипнул зубами.
«У этого волка даже зубы свои сохранились. — подумала я. — Удивительно! Протезами так не получится».
Кирилл вдруг рассмеялся. Не стариковским «хе-хе», как до этого, а вполне нормально. Мне даже жутковато стало от близости этого матерого хищника.
— Плохо, Кирилл, смеяться тут нечему, — осадила я его. — Поджог — это мелочь. Вы свое спалили, не чужое. По бумагам-то так? Дело на вас за это в «конторе» заводить не станут. Страховку не отдадут, и только. А вот убийство — это погано. Вполне может статься, что уже завтра займутся и тобой, и Иваном, если Аладушкин рассказал пожарникам о своем участии в поджоге.