На обретение душевного равновесия у меня ушли полчаса и четыре сигареты. Голова почти прошла, теперь осталось вымыть физиономию и оценить причиненный ей ущерб. К тому же мне явно надо было переодеться, потому как перспектива ехать к Рождественскому в перепачканной кровью рубашке меня не особенно привлекала. Надеюсь, у Дыка найдется свежая рубашка для меня.
Я быстро добежала до новой квартиры Дыка. Увидев меня, Дык чуть не упал.
— Господи, кто же тебя так?!
Я, не отвечая, тут же отправилась в ванную комнату. Зеркало показало мне страшную картину. И хотя после того, как я отмыла кровь и надела новую рубашку, позаимствованную у Дыка, внешность моя стала не такой отталкивающей, но все равно расцарапанный лоб и опухшая губа остались на месте, существенно портя картину.
Полюбовавшись на себя еще пару минут, я вышла в комнату.
— Ничего серьезного, в столб врезалась. В общем, все нормально. Ладно, мне нужно бежать, увидимся вечером.
Я вышла из дома и побрела по улице. В голове шумело, хотелось прогуляться, подышать свежим воздухом. К тому же до Центра развития было недалеко, и я решила дойти до него пешком. Я не стану менять своих планов из-за вшивого удара палкой, особенно если ударивший как раз очень хотел их нарушить. Правда, я бы с большим удовольствием осталась у Дыка и Рождественскому позвонила бы по телефону. Но я бы просто не смогла объяснить Роме, как выглядят эти таблицы — он должен был увидеть их собственными глазами, чтобы сказать мне что-то определенное. В голове по-прежнему шумело, но я уже перестала обращать на это внимание.
Центр располагался в большом девятиэтажном здании. Поднявшись по крутым ступенькам у входа, я оказалась в полутемном холле. Ко мне тут же подскочил здоровенный секьюрити и заговорил довольно грубо:
— Ты по делу?! Или просто так шатаешься?
— Ну, во-первых, не «ты», а «вы». — Сообразив, что причина его невежливого обращения кроется в моей физиономии, я решила, что лучшая защита — нападение, и взяла инициативу в свои руки. — Во-вторых, извинитесь, пожалуйста, а в-третьих, позовите-ка мне господина Рождественского.
Амбал, видимо, смекнул, что, извинившись, он ничего не потеряет, а если не извинится, то очень даже может потерять работу, и, изобразив на лице подобие улыбки, сказал:
— Извините! В темноте не признал! Прошу прощения!
Секьюрити скрылся в коридоре и через минуту пригласил меня пройти в кабинет к Роману.
Увидев меня, Рождественский даже бровью не повел. Хам! Мог бы поинтересоваться, где это меня так разукрасили. Ну да ладно, он всегда такой.