— Может, врача вызвать? — оценив мое состояние, предложила она.
— А если я здорова, кто в этом случае мне сможет помочь? — задала я бабуле непростой вопрос.
Она еще больше распахнула испуганные глаза, и по ним я увидела — меня уже поставили в один ряд с несчастными, у которых помутился рассудок.
— Правильно, — ответила я за нее. — Только я сама смогу себе помочь. Спасибо за участие.
И я довольно невежливо захлопнула дверь перед носом соседки.
Упав в кресло, я заставила себя приступить к продуктивному детализированному анализу ситуации. Неужели нет никакого выхода и мне придется теперь ублажать этого жирного борова? От одной только мысли об этом на меня накатил приступ дурноты. Нет, каков, а? Додуматься проверить все клиники города, это ж надо! Всерьез запал на меня ростовщик, если пошел на такое. Эх, Жига, твои бы усилия да на созидание…
Тщательно взвесив каждую идею, пришедшую мне в голову, я подвела итог. Что ж, Жига, я согласна играть по твоим правилам и на твоей территории. Только не уверена, что конечный счет будет в твою пользу.
* * *
Когда вечером знакомый уже мне детина по имени Лешик позвонил в дверь, я предстала перед ним во всем своем блеске. От удивления его нижняя челюсть выдвинулась вперед, а глаза медленно заскользили по мне сверху вниз, туда-сюда, пока наконец не зафиксировались на моем глубоком декольте. По его похотливым глазкам я поняла: он не против был туда нырнуть.
Прежде чем накинуть классического покроя черное пальто, я оглядела себя напоследок в высоком зеркале, висевшем в прихожей. Действительно, впечатляющее действие.
Длинные пепельные волосы уложены в замысловатую прическу, составленную из переплетающихся прядей. Убранные наверх, они выгодно демонстрировали мою лебединую шею. Макияж был наложен мной с расчетом вычленить из своей натуры женщину-вамп, которая где-то глубоко сидела во мне. Густо накрашенные ресницы, черные стрелки, ярко-алые губы. В ушах — бриллиантовые сережки, игриво переливающиеся на свету. Короткое декольтированное платье черного цвета, плюс черные узорчатые колготки, плюс черные туфли с узким носом на двенадцатисантиметровом каблуке — все это составляло сейчас мой облик. У Тани Ивановой траур. Я с удовольствием повесила бы на плечо траурную ленту. Разумеется, не на свое — на Жигино. Чтобы не возбуждать ненужных подозрений, я предпочла не брать сумку, а идти на встречу с пустыми руками.
Лешик не выдавил из себя ни слова. Ограниченный лексикон и так не позволял ему свободно манипулировать словами, теперь же, ошарашенный, он тем более не знал, что сказать. А может быть, шеф запретил ему открывать рот? Впрочем, мне-то какая разница…