Мимо моей машины проходили театралы, спешившие после работы к домашнему очагу — снять маски и немного побыть самими собой в кругу близких и родных. В ожидании, когда все актрисы покинут гримерную, я размышляла об этих интересных людях, чья психология не поддается никакой схематизации, чьи поступки обычным людям могут казаться странными, чьи слова внешне — лишь неприкрытые амбиции.
Вращаясь в свое время вместе с Анечкой в кругу студентов театрального факультета, я поняла, что их «маски» — это вынужденное прикрытие, приобретенное за годы учебы и работы на театральной сцене. Они работают над созданием своего имиджа, своего образа в повседневной жизни намного тщательнее, чем каждый из нас. Подобное прикрытие необходимо актерам для того, чтобы выжить в суровых условиях закулисной атмосферы, чтобы казаться сильнее, чем они есть на самом деле. Каждый из них рискует быть растоптанным коллегами за проявленную слабость, а потому прячет свою слабинку как можно глубже, выталкивая на поверхность резкость и напористость — неотъемлемые качества лидера, которым должен быть каждый из них, если не хочет всю жизнь стоять в массовке. Лишь жесткая борьба за роли, за возможность проявить свой талант делает их такими, какими мы привыкли их видеть.
Насколько мои рассуждения близки к истине, не знаю. Но тот факт, что в театральных кругах преданная дружба — редкое исключение из правил, не подлежит сомнению. Даже из театра большинство актеров расходилось поодиночке…
Через двадцать минут здание театра опустело. За это время мимо меня прошли все, кто был мне знаком по видеозаписи, сделанной в доме Зориной. В сторону трамвайной остановки решительно прошагал Лукьянов, под руку с какой-то смазливой молодой женщиной вышел ловелас Ростков, театр покинула и беспечная костюмерша, закончившая свою работу. Одной из последних вышла роковая красавица Катерина Маркич, к которой подбежала худенькая девушка, сидевшая все это время на скамейке в скверике. И я решила, что это ее сестра Карина.
Зорин оказался прав, описывая ее внешность, — несмотря на внешнее сходство в чертах, Карина была скорее отголоском, тенью своей эффектной сестры. Все в ней было на полтона тише, на оттенок глуше, чем в Катерине: более хрупкое телосложение и меньший рост лишали ее той стати, которая была присуща облику сестры, даже черты лица казались не такими яркими и отчетливо вычерченными. А может, виной такому впечатлению был вечерний сумрак, окончательно спустившийся на город.
Девушки удалялись, о чем-то оживленно переговариваясь. Вероятно, Карина делилась с сестрой-актрисой своими впечатлениями от ее игры и от спектакля в целом, каким он показался ей из зрительного зала. Но меня интересовал не их разговор, а то, что раздавалось из наушников. В последний раз хлопнула дверь гримерной, и я превратилась в слух, стараясь не пропустить ни единого слова из разговора Лукьяновой и Андреевой.