— Не томите, Танечка, все очень плохо?
— Вам судить, — сказала я и вынула из-за спины небольшой рулон, завернутый в газетную бумагу.
Завадский дрожащими руками развернул его и издал сдавленный стон.
— Бог мой, это же она! Моя «Танцовщица»!
Глаза его покраснели, и в уголках предательски заблестели слезинки. Через минуту он справился с эмоциями и спросил:
— Танечка, голубушка, но как же вам это удалось?
— Помните, Борис Дмитриевич, вы говорили о трех версиях получения мною этого шедевра. Третьим вариантом, чисто гипотетическим и совершенно невозможным в реальности, вы рассматривали следующий: Максим Леонидович будет настолько очарован мною, что подарит мне это полотно.
— Неужели?
— Да. Но вообще-то все было не так уж просто…
В тот же день, или, вернее, уже ночь, в половине двенадцатого я, поцеловав спящего Максима, вылезла из постели, вышла в холл и набрала номер Папазяна. Он долго не отвечал на звонок. Наконец в трубке послышалось слегка сбившееся дыхание и раздался его голос:
— Слушаю!
— Гарик, дорогой, ты не очень скучаешь без меня?
— Коварная женщина!
— Ну чем же ты недоволен? Все, как мы договаривались. У меня дома, при свечах, в объятиях прекрасной блондинки. Да, если не трудно, передай трубочку Тусе…