— Спроси у мамы, — вздохнула девица. — Тут уже столько помогателей понабежало. При жизни они его терпеть не могли. — Она то ли всхлипнула, то ли недовольно хмыкнула.
Глаза у Маришки были красные, но держалась она стойко. Хотя казалась слегка рассеянной.
Виктор уверенно прошел вперед, в комнату, а я осталась топтаться в прихожей, испытывая глубокое отвращение к ситуации. Исходя из правила: «о покойниках или хорошо, или ничего», мне предстояла роль из репертуара немого кино. То, что я узнала об Олеге, на «хорошо» не тянуло. Перед смертью он умудрился напакостить Наташке, мне и еще целой толпе лишенного чувства юмора народа.
С другой стороны, молчать я не могла, дабы не перекладывать расследование на хрупкие плечи лишенного детективных дарований Виктора. Надо идти и вопросы задавать, а как? У меня в душе, вместо скорби или простого человеческого сочувствия, одно раздражение.
Я попыталась вытащить из памяти что-нибудь печальное, чтобы придать лицу соответствующее случаю выражение. Сознание тут же подсунуло последний хит сезона — песенку с веселеньким мотивчиком «Убили негра». Я отмахнулась от нее, как от назойливого комара. В голове замелькали кадры из фильма: лежит умирающий Штирлиц, а рядом актриса Савельева шепчет: «Андрей, Андрей». Я разозлилась еще сильнее, уже на себя, за то, что не могу сосредоточиться. В конце концов нужное настроение было создано воспоминанием о том, как лет двадцать назад мы — вся детвора дома — хоронили в песочнице хомячка, погибшего от обжорства. Никогда больше я так горько не плакала.
В комнате собрались соседи, родня, знакомые и дворовые бабки, для которых что свадьба, что похороны, что вывоз мусора, выгул собаки или приход сантехника — бесплатное развлечение и пища для сплетен. На меня внимания никто не обратил, так как Виктор начал подробно и красочно излагать события вчерашнего вечера. Я, стараясь быть незаметной, присела на краешек стула у входа.
Время от времени какая-нибудь из бабок с подвыванием охала: «И зачем ты нас так рано покинул!» Ах, как я была с ними согласна. Наташка, наверное, тоже. Будь наша воля, он бы, голубчик, был живее всех живых ныне, присно и во веки веков.
В углу плакали две женщины. Вот кого мне по-настоящему стало жаль. Но это чувство мешает работе, а я здесь именно из-за нее. Я повернулась и спросила ближайшую бабульку, в надежде вызвать ее на разговор:
— Когда похороны?
Она неодобрительно покосилась на мой наряд и пошамкала ртом:
— Послезавтра. Говорят, он в похоронном бюро работал. Они, говорят, подмогнуть обещались. Вот как его привезут… — и тут же, без перехода: — А ты, бесстыжая, хоть коленки бы прикрыла.