– Это ты молодец, – похлопала я Беленькую по ручке. – А что дом Силантия не отстояли?
– Не-э, – замотала она головой, – это мы сами его подожгли. Снесли туда покойников со всей улицы и там сожгли. Накопитель-то, златоградцем сделанный, так молниями шфыркал всю ночь, что куда там грозе. Поубивало нежити без счету, Силантий сказал: жить в доме не будет. Там же ступить было некуда, словно что их силой во двор тянуло. Хоть Громовиком убитые и считаются чистыми, а все одно, – передернула она плечами. – И мой сожжем, жить в нем уже никак нельзя. Только вот черта вашего оттуда вызволим и сожжем.
– Пантерий! – вспомнила я. – А что с ним?
– У-у, – погрустнела Беленькая, – совсем плохой, плачет, кается, в грудь себя бьет, ужасы рассказывает. – Она придвинулась поближе, поведав доверительным шепотом: – Говорит, дракону Архонту хвост паклей обмотал и поджег – делал из него Огнезмия. Врет, поди, не живут столько черти.
– Ясно, – зауважала я Пантерия, не став объяснять, что под действием плакуна нечисть не врет, а только слезливо кается.
Сама я в это время смотрела на Рогнеду – больно мне не нравились цвет ее губ и бледность. Голову готова положить, что у нее сегодня сердечный приступ был. Да и у бабули сердце не каменное, тоже вон и синюшность нехорошая, и черные круги под глазами. На Августу я вообще смотреть не решалась – не узнавала: на вид здоровая, но как чужая, старуха столетняя – седые космы, глаза запали, а нос, наоборот, словно длиннее стал. Думаю, аукнется нам всем еще эта победа.
Народ, терпеливо молчавший, пока я ползала вокруг безмолвных героинь, надвинулся на меня сразу, как только я отряхнула коленки.
– Ну и где Фроська? – озвучил мучивший всех вопрос боярин. С Васьком, как я поняла, у них было временное перемирие – вор делал вид, что он простой гражданин, а Адриан Якимович делал вид, что верит.
Я немного растерялась, поняла, что Илиодора и Зюки еще не было, и поспешила всех заверить, что вряд ли она вернется. У меня стали выпытывать подробности.
От рвавшихся посмотреть, а то и плюнуть на тело Подаренки отбоя не было, да вот беда – я смутно представляла, где именно ее искать, в чем честно призналась. Пришлось добровольцам делиться надвое – одни отправились плутать по лесам в надежде отыскать по моим приметам поляну и бездыханное тело на ней, другие – наводить порядок в поселке. Меня ж оставили смотреть в глаза вершининцам и доказывать, что все, что мы тут натворили, это для их же пользы. Угрюмые жители не верили, во всяком случае бурной благодарности я так и не дождалась. А после обеда все стало еще хуже.