Девушка встала, осторожно наступая на раненую ногу. Поврежденные мышцы отозвались коротким спазмом — рана закрылась, но тело помнило пронзившую его сталь и пока что не верило в выздоровление. Пройдет не менее двух, а то и трех дней, прежде чем последние неприятные ощущения исчезнут. При более серьезной ране страдать приходилось и дольше — иногда целую неделю. А уж если бы нож здоровяка повредил кость…
Мотнув головой, Таша заставила себя сделать шаг, затем еще один. Глупому организму нельзя давать послаблений — ляг она сейчас спать, и тело уверится в том, что рана все еще существует. Зато если заставить мышцы работать, они быстрее свыкнутся с мыслью о собственном здоровье.
Здоровяк, связанный несколько беспорядочно, но достаточно надежно, сидел, привалившись спиной к массивному замшелому валуну. Кожа куртки потемнела от крови, мох под воином из серо-желтоватого стал багровым. Никто из охотников, разумеется, и не подумал о том, чтобы перевязать раненого. Если бы она распорядилась — тогда, может, кто-то и позаботился бы о пленнике. Но Таша как-то упустила это из виду, не подумала об этом, а смерды без прямого приказа не намеревались даже приближаться к тому, кто только что убил их односельчанина. Если бы он истек кровью и испустил дух, никто из них не выказал бы огорчения.
Таша на мгновение задумалась. Лечить — значит потратить время. Не лечить… с него станется потерять сознание или вообще умереть во время допроса. Вздохнув, она извлекла из ножен короткий бритвенно-острый кинжал и принялась неспешно резать упрямую сырую кожу куртки, постепенно открывая рану. Укол шпаги не делал ей чести как фехтовальщице — лезвие прошло по касательной, сильно разорвав кожу, но такая рана не угрожала здоровью человека… разве что кровопотерей.
— Сейчас я затяну твою дырку, — буркнула она недовольно, коря себя за то, что поддалась совершенно неуместному сейчас состраданию. — Лежи спокойно, не дергайся.
— Не все ли равно, где умирать? — пробормотал он, тем не менее оставаясь неподвижным. — Здесь или в подвалах вашей ублюдочной Обители?
— Здесь я тебе умереть не дам, — дружелюбно улыбнулась Таша, но дружелюбие было настолько фальшивым, что этого не понял бы разве что слепой. В глазах девушки плескалась жгучая ненависть. Подумав, она тем же тоном добавила: — Если будешь дергаться, тебя придется оглушить. Мне это не помешает.
Казалось, воин и в самом деле раздумывал, не попытаться ли оказать сопротивление. Таша видела, как напряглись его могучие мышцы, пробуя на прочность веревки, — но такие путы удержали бы и медведя.