Армеец, загадочно улыбаясь, вручил Андрею набор из четырех ключей.
– З-зови на новоселье, Андрюша. Не фо-фонтан, конечно. Хрущевка, пе-первый этаж, убитая на фиг. На бульваре Лепсе. После алкашей. Самое ценное – б-бронедверь, та-так и то, я заказал. Вчера по-поставили. За-зато на шару.
– Давай Андрей, дуй за водкой и едем, типа, обмывать, – распорядился Атасов, заранее потирая руки.
В застроенный пятиэтажками район, разделенный на непропорциональные части бульваром Ивана Лепсе, они прибыли на золотистом подарке Протасова.
Кто этот Лепсе? Что за хрен такой? Никто, в натуре, не знает,[54] – ворчал Протасов, опять загнанный Атасовым на заднее сиденье машины.
Андрей управлял иномаркой осторожно, приноравливаясь к коробке передач и непривычно мягким педалям с очень коротким ходом. Третья передача хрустела, и упорно не желала включаться, позади из-под днища шли глухие «бухи» и «бабахи», – то ли глушительдоживал последние дни, то ли срабатывали ограничители пружин. На Андрея, приученного отцом заботиться о родной «тройке», как о верном боевом коне, состояние машины действовало удручающе. Задние колеса стояли криво, как ноги кавалериста, заставляя задуматься о неизбежной замене всей задней подвески. Атасова и Армейца легковушка еще как-то выдержала бы, а вот когда на сидение втиснулась исполинская туша Протасова…
«Пружины новые поставлю, амортизаторы, втулки», – начал прикидывать Андрей.
– Ничего, ничего, – прервал его мысли Протасов. – Мозгами соображай, дерево. Подкопишь лаве – возьмешь нормальную тачку. Как у меня. Не хрен тебе делать – под точилом лазить.
– А мне нравится с машинами возиться, – робко признался Бандура.
– Ой, не могу! Ух и неумный же ты парень, в натуре. Ну просто мрак…
Квартира на бульваре Лепсе оказалась раздолбаной сверх всякой возможности. Мрак и запустение царили в ней, как на руинах Карфагена после третьей Пуннической войны.[55]
– Захочешь, с отбойным молотком таких результатов не добьешься, – пробормотал Андрей. – Ну и бардак.
Армеец был прав на все сто – единственной ценной вещью в квартире была новенькая, зашитая дермантином бронедверь с глазком и блестящими турецкими замками.
– Руины Сталинграда, мать твою, – сказал Атасов, перешагивая груду старого тряпья в коридоре, – А это, часом, не труп?
Андрей сглотнул слюну. Половину плитки в санузле (старого, советского кабанчика), кто-то выдрал с «кишками». Возможно время, но не исключено, что у него были помощники. Осклизлую зеленую ванную дополнял унитаз, лишенный бачка и крышки. Унитаз распространял устойчивое зловоние заброшенного резервуара с фекалиями.