– Да что ж ты, заснул, в самом деле? – возмутилась кассирша, пытаясь влезть на заднее сиденье «Уазика». – И внезапно осеклась, увидев постороннего мужчину в салоне. Однако в ситуацию еще не врубилась, поэтому лицо ее приняло недовольное выражение:
– А это что такое, а?
Михалыч обреченно молчал, смотря прямо перед собой.
– Жить хочешь, корова? – бандит с заднего сиденья поднял ствол так, чтобы кассирша и вохровец смогли его разглядеть. – Быстро в машину!
Жить кассирша хотела, но рот ее, помимо воли, начал открываться. Всем участникам сцены стало очевидно, что сейчас будут вопли.
– Заткни пасть, – за спинами кассирши и начкара возник крепкий мужчина с тяжелой челюстью и ежиком седых волос. Ни на школьного учителя, ни на доцента института он не походил ни капельки. – Живо внутрь, пока кишки не выпустил.
Они быстро забрались в «Уазик». Кассирша оказалась на переднем сидении, начкар сзади, зажатый с обоих сторон двумя грабителями, как кусок колбасы между ломтями хлеба в бутерброде. Седой выдернул начкаровский ТТ из кобуры и спрятал к себе в карман.
– Трогай, падло, – скомандовал он водителю. Михалыч вывел «Уазик» со стоянки, но не разгонялся, ожидая дальнейших распоряжений.
– Выруливай на набережную, – бросил Седой, – там – на мост Метро. Проходим Левобережную. За японской заправкой – левый поворот. На бульвар Перова. Оттуда выбираемся на Троещину. Это там, где новый район строят. Врубился?
– Аг-га…
– Проедешь через новостройки – и в село. За селом вам на выход. Включите мозги, – будете жить.
– А если милиция остановит? – кассирша обрела способность говорить. Она тяжело открывала и закрывала рот, словно рыба, выброшенная на берег.
– Так молись, чтоб не остановила, жиропа тупая, потому как первая пуля – твоя, – пообещал Седой. Толстуха решила, что вряд ли он шутит.
Они без проблем миновали авторынок на бульваре Перова, пересекли огромную строительную площадку, с которой началось возведение нового спального микрорайона Троещина и, наконец, въехали в одноименное село.
Повинуясь указаниям Седого, сразу за селом свернули с асфальта. «Уазик» затрясся по проселку. Справа и слева простирались чудесные заливные луга поймы Десны, усыпанные маленькими желтыми цветочками «Куриной слепоты». Или еще какими-то. То тут, то там местность прорезали каналы, заросшие кувшинками и камышом. Кваканье оттуда неслось оглушительное. Не кваканье, а лягушачья вакханалия. Вдалеке, прямо по носу, синела полоса высоких деревьев, обозначающая ближний, левый берег Десны.
Седой безошибочно указывал дорогу. Как будто имел в голове гирокомпас. Минут через десять достигли деревьев и скрылись в густой чаще. Попетляли между зарослями, обдирая борта машины ветками, пока не выбрались на поляну, окруженную плакучими ивами.