А приятель Степана - Перовский, мужик неплохой. Хватка у него есть. И контора обставлена. Связь можно сделать через его телефон. Это умно. Это надо завтра развить.
Итак, что у нас. Просьба Федотыча - это к Аршинову. Его самого надо отмазать у начальства, - это к Кисилёву. С этим ясно, хотя для чего будет нужен Аршинов мне пока не понятно. В теории строим противовес ЦК. Создаём свой центр силы. Если конечно позволят. Вот чёрт, не спросил Федотыча про Ваську. Может сидит где в подвале, а я его с фонарями ищу. Ладно, это можно завтра. И Горностаев. Как бы его достать. Посоображаем. Только завтра. А сейчас вроде бы всё нормально. Каждому кинули по куску, и каждый этот кусок проглотил.
Петьке я важен как источник денег. Орготделу тоже обещаны сокровища, и он меня пока поддерживает. Степана мы тоже подверстали. Это профессионал. Он будет работать как учили. С этими всё ясно. Неясен Ксенофонтов и Кисилёв. Кисилёва я знать не должен, а Ксенофонтов - фамилия вроде знакомая. Но не в ролях - это точно.
Сталинскую номенклатуру Николай знал очень хорошо. Он любил этот период истории и с удовольствием читал книги о нём. Он всерьёз восхищался искусством партии по мобилизации и управлению народом. А вот начало двадцатых он как-то подзабыл. Ключевые фигуры конечно были знакомы, но сейчас они бесполезны.
Но вот что интересно. У ЦК явно секреты от чекистов. Ну и что же тут странного - партия фактически расколота. Десятый съезд запретил фракции, но они ведь никуда не делись. Троцкисты, например. А Троцкий на армии. И у него Главразведупр, по нашему ГРУ. Там профессионалы ещё царские.
Он уже совсем собирался ложиться спать, как в дверь постучали. На пороге стояла Елена. Уже примерно понимая в чём дело, он посторонился, пропуская девушку. Она огляделась, и, увидев разобранную постель, покраснела.
— Ну, раздевайся, - мрачно хихикая в душе, сказал он, запирая дверь.
Елена растеряно оглянулась на него. Но он явно не хотел ей помогать. У девушки задрожали руки. Она коротко всхлипнула и начала расстёгивать пуговичку на блузке. Глаза её закрылись, и по щекам поползли слёзы. «Что ты мучаешь гусёнка, он малыш, а ты большой»- с некоторым раскаянием подумал Николай. Он сбросил туфли и очки и подошёл к Елене. Потом прижал её голову к груди и стал гладить волосы, повторяя что-то бессмысленное. Девчонка уткнулась в него лицом и заревела. Николай продолжал что-то говорить и она постепенно успокаивалась, покорно прижимаясь к нему. Скоро она перестала всхлипывать, и тогда он осторожно поднял ей голову и посмотрел в глаза. Она глядела на него , потом глаза закрылись. Медленно, он начал целовать её, слизывая остатки слёз. Постепенно, девочка перестала плакать и начала подставлять лицо под поцелуи. Она закидывала голову всё выше и выше, и Николай уже целовал шею с пульсирующей синей жилкой. Как-то очень неуверенно она подняла руки, обнимая , и прижалась в нему всем телом, а Николай опускался всё ниже, борясь с непослушной пуговицей. Он распахнул блузку, и погладил грудь. Она была маленькая, почти детская. Только розовый сосок торчал дерзко и вызывающе. Он осторожно взял сосок губами и стал медленно проводить по нему языком. Девочка вздрогнула. Николай поднял голову и, подхватив её, понёс к кровати. Он осторожно опустил Елену, и сняв блузку, стал гладить маленькие, в разные стороны торчащие соски. Девочка вдруг порывисто задышала. Николай посмотрел на её лицо - полуоткрыв рот, она облизывала губы, лихорадочно проводя языком.