— И разожги примус. Мне нужно кипятку. Ты меня помоешь.
Бросив испуганный взгляд на Мейтланда, Джейн взялась за работу. Из пятидесятигаллоновой кадки у лестницы она набрала в кастрюлю воды, накачала примус и зажгла огонь.
— Ты по-свински обошелся с этим старым придурком.
— Так было и задумано, — сказал Мейтланд. — Я не потерплю, чтобы какой-то старый бродяга и беглая психопатка ломали передо мной комедию.
— И все равно это было свинство. Похоже, ты настоящее дерьмо.
Мейтланд пропустил ее замечание мимо ушей. Его расчеты оправдались. Выступая в этой новой для себя агрессивной роли, он заставил девушку подчиниться. Он снял рубашку. Его руки и грудь были покрыты грязью и синяками.
— Тебе бы надо прибраться в комнате, — сказал он девушке. — Ведь у тебя здесь был выкидыш?
— При чем здесь это! — Она выпрямилась в негодовании, но, сделав над собой усилие, подавила гнев. — Хочешь сыграть на моем чувстве вины? Как я понимаю, такая у тебя теперь стратегия?
— Я рад, что это так очевидно.
— Да хватит уже. Мне и без того плохо, так что нечего расковыривать мои раны обоюдоострым мечом.
Мейтланд пнул ящик, внутри загремели банки.
— Мне нужно поесть — посмотрим, что у вас имеется. Кроме этой детской еды, которой ты меня пичкаешь. Я не собираюсь играть роль твоего ребенка.
Это ее задело.
— Так, по-твоему, я ради этого тебя здесь держу?
— Меня бы это не удивило. Я не смеюсь над твоими приступами сентиментальности, в других обстоятельствах они были бы очень кстати, но сейчас у меня другое на уме. Во-первых, во-вторых и в-третьих, я хочу отсюда выбраться.
Джейн скомкала его грязную рубашку. — Я тебе ее выстираю. Послушай, я вызову помощь — когда буду готова. Ты все время думаешь только о себе. Как ты не можешь понять, что у меня могут быть собственные проблемы?
— С полицией?
— Да! С полицией! — Она в ярости вытащила из-под кровати металлическое ведро и налила в него горячей воды.
— Что у тебя было? — спросил Мейтланд. — Наркотики, аборт — или ты сбежала из-под ареста? Джейн помолчала, опустив руки в воду.
— Догадливый, — тихо проговорила она. — Вы, наверное, здорово ведете свои дела, мистер Мейтланд, — но не личную жизнь, я полагаю. — И поникшим голосом добавила: — Я заняла денег. У друга мужа. Довольно крупную сумму. Вшивый ублюдок.
Она принялась намыливать покрытое синяками тело Мейтланда, а закончив с мытьем, отыскала косметическую бритву и побрила его. Он сидел на краю кровати, наслаждаясь прикосновениями ее маленьких рук, порхающих по коже, словно послушные птички. Мейтланда удивляло, что ему доставляет удовольствие хотя бы по пустякам унижать эту молодую женщину, играя на ее невнятном чувстве вины и смеясь над ней; он не ожидал от себя ничего подобного. Что же касается Проктора, то он унижал его преднамеренно. Он опустил старого бродягу самым грубым образом. Но его скотский поступок даже доставил ему некоторое удовольствие. Его порадовала эта яростная стычка — она вселила в него уверенность, что ему удастся подчинить себе этих двоих. Отчасти он мстил Проктору и молодой женщине, хотя прекрасно понимал, что, по какой-то парадоксальной логике, оба они получали удовлетворение от его оскорблений. Его агрессивность отвечала их ожиданиям, их не вполне осознанной самооценке. Сколько бы Мейтланд ни удивлялся наслаждению, которое доставляли ему его жестокие выходки, он совершал их намеренно. Полный решимости выжить любой ценой, он пользовался своей склонностью к жестокости точно так же, как раньше пользовался жалостью и презрением к себе. Главное — добиться господства над старым бродягой и этой своевольной молодой женщиной.