Лютер и Мильтиц
Так как нельзя было побудить курфюрста ни к какому шагу, направленному против Лютера, потому что он ни за что не хотел лишить свой университет такого талантливого преподавателя, то римская курия избрала иной, более мягкий путь для воздействия. Вместо ожидаемой грозной папской буллы с отлучением от Церкви, явился из Рима папский комиссар Карл фон Мильтиц, саксонский подданный, который сначала обрушился с гневными укорами на неискусного продавца индульгенций, Тецеля, а затем вступил в Альтенбурге в формальные переговоры с Лютером, очень ловко давая ему понять, что от него требуют только одного: молчания, пока молчат его противники. «Пусть, мол, это дело так, само собою, и затихнет», – уговаривал Мильтиц. И действительно, наступил некоторый перерыв в полемике; Лютер опять возвратился к своему преподаванию, а римская курия, по-видимому, готова была даже и еще мягче отнестись к нему, когда дело вдруг приняло такой оборот, что для всех стала ясна полнейшая невозможность его замять и потушить. На этот раз виновником этого нового оборота в церковной распре был уже не задор самого Лютера, а неуклюжая услужливость одного из его противников, доктора Иоганна Эка фон Ингольштад.
Лейпцигский диспут. 1519 г.
Этому человеку вздумалось поднять старый спор о благодати и свободной воле человека по поводу своих препирательств по этому вопросу с одним из виттенбергских преподавателей, Андреем Бодейштейном фон Карлштадт, а чтобы придать больше значения этому спору и показать на нем свою богословскую ученость и диалектическую ловкость в полном блеске, тщеславный ученый задумал диспут этот произвести в Лейпциге публично, да еще попросить Лютера (с которым до этого времени он был в самых дружеских отношениях) присутствовать при этом споре в качестве посредника.
В числе спорных вопросов, о которых предстояло диспутировать, он выставил и некоторые положения, которые отстаивал не Бодейштейн, а скорее Лютер, и среди них был один очень важный – о главенстве папы: он заранее радовался представлявшейся ему возможности поразить виттенбергского ученого в Лейпциге, в стенах славного университета и, так сказать, перед лицом всей Германии. Эта жалкая суетность побудила его совершить величайшую глупость: затеять в большом академическом собрании публичный диспут по столь щекотливому вопросу, как «пределы папской власти», в такой период, когда умы и без того были в религиозном смысле напряжены и возбуждены, и когда каждая искра способна была произвести пожар. Этот диспут происходил 27 июня 1519 года в Плейсенском замке, так как в городе не нашлось ни одного зала, достаточно обширного, чтобы вместить всю массу желавших присутствовать на диспуте.