Орлов знал настоящих коллекционеров. Ценителей и знатоков старинного искусства. Эти люди вносили свой вклад в создание монографий о старинном портрете, находили исчезнувшие иконы, сохраняли от уничтожения мебель редчайшей красоты.
Когда-то старинную мебель просто выбрасывали на пустыри. Ее место в квартирах занимали блестевшие лаком современные гарнитуры. Ковры стали немодны, их заменили безликие паласы. И вот новый, неожиданный зигзаг моды, и появляются «ценители» типа Лесоковского.
Из сарая вышел Малюков в полном сиянии прокурорского мундира.
— Ну что? — спросил Вадим.
— Изъяли и задокументировали. Сейчас допрошу его, и поедем.
— Слушай, Олег, я тебе здесь не нужен больше?
— Уехать хочешь?
— Да. Дел много.
— Хорошо. Только машину вышли сразу обратно.
— Конечно. У меня к тебе просьба. Олег. Закрепи его показания насчет особняка Сухотина.
— Невзлюбил ты великого композитора.
— Есть немного. Нашакалил, где мог, фонарей, скамеек, ручек.
— А презумпция невиновности? Как с ней быть?
— Да брось ты, Олег.
— Что-то ты мне не нравишься сегодня, Вадим. Дерганый какой-то, странный. Что случилось?
— Не знаю еще. Но что-то случиться должно.
Орлов пересказал Олегу вчерашний странный случай.
— Интересно, — Малюков внимательно посмотрел на Вадима, — утечку информации из отдела исключаешь?
Орлов недоуменно пожал плечами.
— Это я так. Надо найти человека. Ты понимаешь, это не первый случай. Кто-то помогал твоим «друзьям» Тохадзе. Ох, кто-то помогал. И патронирует им человек осведомленный. Ты рапорт написал?
— А то!
— Хорошо. Я-то, знаешь… Ну, езжай.
У ворот дачи Орлова догнал молодой человек, представленный Ларисой Федоровной как друг дочери.
— Послушайте, — взял он Орлова за руку, — я хотел бы получить у вас справку.
— Справку? — удивился Вадим.
— Вернее, совет.
— Я не специалист по семейному праву, — усмехнулся Вадим.
— Я не о том. Это очень серьезно, то, что произошло сегодня?
— Смотря как поглядеть.
— Вы его посадите?
— Я не сажаю, я задерживаю, остальное решает суд.
— Вы думаете, дело дойдет до суда?
— Обязательно.
Молодой человек задумался. Вадим с интересом разглядывал его. Элегантный костюм, именуемый «сафари», мокасины, даже на вид мягкие и легкие, рубашка, чуть более темная, чем костюм, но из такого же дорогого материала, красивые часы на металлическом браслете. Перед Вадимом стояла преуспевающая молодость — элегантная, свежая, пахнущая дорогим заграничным одеколоном. Четко очерченный подбородок позволял думать о твердом характере, глаза были невозмутимо пусты.
— Понимаете, какое дело, — сказал он, — я заканчиваю МГИМО.