— Глубоко. А что, не надо было давать?
— Всегда давай, пусть он лучше у тебя берет, чем в другом месте. Теперь о деле.
Семен воровато оглянулся и протянул Долгушину небольшой, но толстый сверток.
— Ты не в обиде, Семен? — с иронией спросил Долгушин.
— Да что вы, Юрий Петрович, как можно.
— Теперь так, к тебе от меня приедет человек из издательства, поможешь ему организовать продовольственные заказы.
— Трудно, Юрий Петрович.
— Так надо, Семен. И чтобы заказы были как надо, без ненужных банок.
— Крупу-то хоть можно?
— Смотри сам.
— Сколько заказов?
— Штук сто.
— А поменьше если?
— Семен, сколько лет ты меня знаешь?
— Давно.
— Вопросы есть?
— Нет вопросов.
Долгушин повернулся и открыл дверцу машины.
Он ехал в издательство и думал о Грише. Вот же неблагодарная сволочь. Он обязан ему, Долгушину, целовать ноги, а вместо этого опять запил. Интересно, сколько на этот раз продлится гулянка. Четыре бутылки коньяка Грише на три дня. Потом сухое на опохмелку, потом он неделю будет пить валокордин и стонать. Сволочь. Свинья неблагодарная. Придется его поучить. А у Долгушина такие возможности есть. Ох, есть возможности, но хотелось бы без этого, без грубой силы, без «солдат удачи».
У дверей издательства он постоял немного и, придав лицу выражение снисходительной озабоченности, вошел в вестибюль.
Поздоровавшись с вахтером за руку и бросив что-то дежурное о погоде, он поднялся на третий этаж. У дверей комнаты с табличкой «Колмыкова Л.И.» он остановился и, тихо постучав, вошел.
В небольшом кабинете было много цветов и керамики, на стенах висели милые яркие пейзажики, и от всего этого комната казалась веселой и доброй. И человек, сидящий в этой комнате, не мог быть иным, иначе не подобрал бы он с таким вкусом и изяществом акварели на стенках, не росли бы в его кабинете такие прекрасные цветы, которые, если верить старикам, любят добрых людей. Хозяйка была мила и прелестна, ее даже очки украшали, глаза за их стеклами становились больше и глубже.
— Юрий Петрович, — сказала она звучным голосом и протянула руку.
Долгушин бережно взял эту невесомую руку с изящным серебряным кольцом и поцеловал, склонив пробор почти до стола.
— Лариса Игоревна, — тяжело вздохнул он, — повинную голову меч не сечет. Так что спрячьте, спрячьте его в ножны.
— Не принесли, — вздохнула Лариса Игоревна.
— Последний срок до конца сентября.
— Вы пользуетесь моим к вам добрым расположением.
— Причина есть серьезная, весьма серьезная причина. И вы, Лариса Игоревна, меня бранить не будете.
— Ох, Юрий Петрович, Юрий Петрович, — Лариса Игоревна сняла очки, протерла их платком, — я что. План. Издательский план.