Но это оказался не король. И не труп. Это был Саэтта, живой и невредимый, без единой царапины, но крепко связанный и на время забытый всеми там, куда его бросили Гренгай, Эскаргас и Каркань.
Неви вздохнул с облегчением. Саэтту вынесли из дома и передали под присмотр лучников. Начальник полиции вышел, желая проверить второе строение, но в этот момент у тупичка остановилась целая кавалькада всадников. Неви застыл на месте, не зная, радоваться ли ему или огорчаться.
Во главе кавалькады был сам король, находившийся не только в полном здравии, но еще и в прекрасном расположении духа. Справа от него держались герцоги де Бельгард и де Лианкур, слева — маршал де Бассомпьер и герцог де Монбазон.
Чуть поодаль стоял капитан де Витри с ротой гвардейцев.
Король и его свита, спешившись, направились в тупик, а Витри стал выстраивать своих солдат в боевом порядке. Генрих IV двинулся прямо к Пардальяну и Жеану, стоявшим возле кареты. Окинув быстрым взглядом их растерзанные костюмы, окровавленные лица и руки, король успел заметить и троих храбрецов, вытянувшихся в струнку и бледных от сознания оказанной им высочайшей чести.
— Клянусь Святой пятницей! — воскликнул он с гораздо более сильным, чем всегда, гасконским акцентом, выдававшим его волнение. — Дело было горячим, как я погляжу.
Он обращался к Жеану. Юноша вместо ответа повернулся к Пардальяну, и в черных глазах его выразилась глубокая нежность вкупе с наивным восхищением. Во всем поведении Жеана ощущалось благоговение без самоунижения, а сияющее лицо лучше всяких слов говорило, как горд и счастлив он быть сыном такого человека.
Ибо истина была открыта ему в Лувре, в присутствии короля — в тот момент, когда он предложил монарху заменить его. собой в карете. Такое решение позволяло парировать удар, подготовленный Кончини и Аквавивой, никого не выдавая.
Пардальян понял, какие чувства испытывает сын, почтительно представляя ему право ответа. Это юное лицо было для него открытой книгой. Он был бесконечно тронут, но, не желая показывать этого, пожал плечами и сказал:
— Говори, сын мой. По трудам и почести, черт возьми!
Как ни силился он напустить на себя холодность, голос выдавал его: вместо иронии в нем прозвучала необыкновенная мягкость. И Жеан в свою очередь понял все, что творится в душе отца, и отблагодарил его доброй улыбкой.
— Сир, — произнес он, — дело было пустячным и заняло у нас всего несколько минут. Мерзавцы сбежали.
— А что с девушкой? — живо спросил Генрих.
— Она ожидает в карете Вашего Величества.
— Ах, так! — промолвил король.