— Нет, лучше останьтесь! Говори, Эскаргас! Повтори этой женщине, которая верит на слово только людям твоего пошиба, повтори ей то, что рассказал мне в кабинете. Но будь краток.
Храбрецы вздохнули с облегчением, обменявшись понимающими улыбками и лукаво перемигнувшись. Если речь шла об аресте, существовавшем лишь в их воображении, они могли быть спокойны за судьбу своего вожака. На их физиономиях вновь появилось выражение преувеличенного почтения, и Эскаргас торжественно произнес:
— Монсеньор, мы сообщили вам об ужасном убийстве и об аресте преступника, которого, как водится, слегка помяли.
Кончини обернулся, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели на Бертиль эти слова. За спиной же его разыгрывалась настоящая пантомима. Все трое, не сговариваясь, расплылись в улыбке и начали неистово махать руками. Вращая глазами и беззвучно шевеля губами, наши храбрецы говорили, можно сказать, кричали совершенно недвусмысленно и отчетливо:
— Это неправда! Не верьте!
И Бертиль, сама не зная почему, решила, что они не лгут. Поэтому Кончини, ожидавший увидеть глубочайшее горе и отчаяние, с изумлением обнаружил, что к ней вернулись прежние гордость и решимость.
Он мгновенно повернулся, ибо уже смутно подозревал своих подручных — однако увидел, что те стоят бесстрастно и неподвижно. Нахмурившись, он какое-то время пристально смотрел на них, о чем-то размышляя, а затем спросил вкрадчиво:
— Почему вы не ушли, когда я дал знак?
— Монсеньор, мы его не заметили.
Взгляд Кончини стал пронизывающим. Храбрецы же постарались придать своим лицам самое простодушное выражение. Не настаивая больше, Кончини сказал:
— Я не люблю рассеянных слуг. На сей раз прощаю, но впредь будьте внимательнее. Теперь ступайте на первый этаж. Подниметесь только по моему зову!
Они, поклонившись, вышли и стали шумно спускаться по лестнице. Кончини, широко распахнув дверь, слушал. Убедившись, что приказ его исполнен, он закрыл дверь на два оборота ключа, говоря самому себе:
— Завтра я разберусь с этими негодяями… Больше им доверять нельзя.
Взглянув искоса на стоявшую неподвижно Бертиль, но не сказав ей ни слова, он вновь принялся расхаживать справа от возвышения, на котором стояла кровать. Эта безмолвная прогулка длилась четверть часа. Время от времени он поглядывал на девушку. Теперь он уже не помышлял об уходе, равно как и том, чтобы предоставить ей отсрочку. Желание овладеть ею становилось властным и необоримым. Словно пытаясь оправдаться в собственных глазах, он прошептал:
— Любовница бандита! Какие тут могут быть церемонии?