Праздник Абби превращала в будни, деликатес – в дежурное блюдо, а чувство – в калечащий обрыдлыми кандалами долг. Но сейчас мне было на все это наплевать. Она это поняла и смотрела на меня одновременно с осуждением и тревогой. Я становился для нее загадкой. «Что это с ним такое случилось?» – читал я в ее глазах. Но помогать ей не хотел и не стал.
– Мне очень жаль, – зевнул я, – но за эти полгода что-то во мне изменилось.
– Да, – сказала она севшим голосом, – тебя не узнать. Ты стал вульгарен и нетерпим.
– Поговори с Чарли, и он тебе все объяснит. Как врач, он понимает во всем, что произошло, больше меня.
– Не к чему мне к нему обращаться! – отрезала она. – Вернемся домой, и все войдет в свою колею.
– Не войдет, – помахал я предупредительно пальцем. – Мне осталось не так много времени, и я, к твоему сведению, не собираюсь вести прежний образ жизни. Чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя.
Она нахмурилась: глаза ее покрылись металлической пленкой сдержанного гнева.
– Что ты несешь? – вырвалось у нее.
– Лишь то, что отношения у нас теперь будут совсем другими.
– Это что, из-за дня рождения? – повысила она голос. – Или из-за Чарли?.. И эта после всего, что я для тебя сделала? Поставила на ноги? Заботилась о тебе, как о ребенке? Была тебе женой и нянькой? Растила твоих детей?..
Ее понесло, но мне было все равно:
– Абби, – сказал я, – ты можешь упрекать меня до послезавтра, мне это до фени. И пойми, наконец: это ничего не изменит…
Домой я вернулась подавленная и растерянная. Руди, которого я увидела в больнице, ничем не напоминал того, которого я знала тридцать два года. Дерзкая улыбка на помолодевшем лице, ощупывающие глаза, уверенные интонации голоса. Но он изменился не только внешне: непостижимая перемена произошла и в его манере поведения. Он стал жестче, капризней, эгоистичней.
Что бы я ни делала в тот вечер, я думала лишь об одном: что послужило причиной этого внезапного отчуждения? Мне казалось, я ощущаю на себе его критически оценивающий взгляд, чувствую прикосновение грубой и даже требовательной руки. Я копалась в себе, пытаясь найти, где та невольная, но роковая ошибка, которую я могла допустить, и беспомощно тыкалась в случайные, давно забытые темные углы памяти. Но они ни о чем мне не говорили. Стычки и ссоры бывают в любой, даже самой счастливой семье. А что касается остального – я была ему верной и готовой разделить с ним любые заботы женой.
В сущности, сексуальный опыт у меня не ахти какой. Первым моим любовником стал сорокалетний врач, который больше всего на свете боялся, что кто-нибудь узнает об его адюльтере. Встречи походили на свидание двух заговорщиков, решивших произвести переворот. Но что еще хуже, я оставалась совершенно к нему равнодушной.