Я зажмурился: ничего подобного в нашей жизни не происходило. Ощущение от ее прикосновения вдруг приподняло меня, как нахлынувшая волна. Я смотрел в ее потемневшие от совершаемого греха глаза, на изогнувшиеся губы, и от этого ее самопожертвования у меня защекотало в ноздрях.
– Тебе хорошо? – спросила она.
Я медленно кивнул.
– Жаль, что я не могла на это решиться раньше…
– Ты права, – сказал не я, а кто-то другой вместо меня.
Теперь пришла моя очередь. Она привстала, и я услышал то, чего не удостаивался никогда раньше: ее громкий и бесстыдный стон.
– Руди, – сказал она, – я перед тобой виновата. Прости меня, Руди…
Я молчал.
– Нет-нет, не думай, что я хочу, чтобы ты отменил свое решение! Просто это – вроде прозрения. Поверь, оно искреннее…
– Я тебе верю, – кивнул я.
– Так жаль, что этого не произошло раньше. Ведь наша жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Все – чувства, отношения, судьба… Порой я просто ненавижу свою сдержанность! – отрешенно созналась она. – Это не холодность. Результат воспитания, то, что в тебя вбивали с детства.
– Ты прозрела. Лучше поздно, чем никогда, – глупо откликнулся я.
– Нет, – покачала она головой, – всему свой срок. Через время перепрыгнуть нельзя.
Она посмотрела на меня сбоку, словно в ней все еще жила надежда, что я вдруг начну ее разубеждать, и тогда все наладится. Но я не подал вида, что понял ее намек. Да и если бы я решил не уезжать, это что, решило бы обрушившуюся на нас проблему? Страдания Абби были бы еще мучительней и дольше. Мой уход избавит ее от чудовищной участи. Видеть, как на глазах рушится такой привычный, такой ухоженный и, по сути, вымышленный мирок.
– Раньше я винила в наших отношениях Розу: ее капризы, легкомысленность, эгоизм. Ведь для нее театр продолжался и в жизни тоже. Но теперь я пришла к выводу, что еще больше виноваты мы с тобой…
– «Мы»? Ты, конечно, хочешь сказать, что я?
– И ты тоже, – кивнула она грустно. – Ведь ты ни разу меня не остановил. Разве я – не женщина?
– Что ты хочешь этим сказать? – выкатил я на нее глаза.
– Что ты всегда уступал… А мне ведь иногда так хотелось, чтобы ты рассвирепел, а я испуганно отступила…
Я откинулся на бортик ванны.
– Вот уж не знал, что в тебе спит мазохистка.
Она направила на себя струю душа и захлопала губами, как вытащенная на берег рыба.
– Это тайный грех каждой бабы. Вы, мужики, часто этого не понимаете, а мы, женщины, клятвенно уверяем себя, что женский мазохизм – мужская клевета.
Мне стало жаль ее. Я отвел в сторону рожок душа и погладил ее по мокрым волосам. А потом осторожно опустил руку и дотронулся до ее грудей. Они слегка отвисли и казались набухшими книзу.