Ожидая команд на управление тягой двигателей, Лютров смотрел на командира. Руки Боровского с безукоризненной точностью и как будто сами по себе управляли тяжелым самолетом – то короткими, импульсивными движениями, то плавными, предвосхищающими поведение С-44 в каждое следующее мгновение. Корабль почти синхронно повторял подчас едва уловимые перемещения заправщика, цепко держась в необходимом для стыковки полетном положении.
Из нижней части фюзеляжа танкера плавно выполз и упруго завис длинный шланг с конусом-раструбом.
Боровский сообщил командиру заправщика о готовности к стыковке:
– Приготовиться… Прибавьте оборотов!
Лютров перевел рычаги секторов газа на увеличение оборотов. Корабль послушно надбавил скорости. Конус приближался.
После первого же включения заправочная штанга, как притянутая магнитом, резким стреляющим движением впилась в конус.
Вспыхнул сигнал: сцепка. На заправщике одновременно сработала сигнализация, оповестившая экипаж о готовности к переливу топлива.
С этой секунды нужно было уже без команд следить за оборотами двигателей, чтобы скорость С-44 была равна скорости заправщика.
– Внимательней, – напомнил Боровский.
– Да, да, – отозвался Лютров. – Вас понял…
По мере перелива топлива летчики танкера должны были сдерживать тенденцию своей машины к наращиванию скорости в связи с потерей веса, а Лютров – умело прибавлять обороты по мере увеличения веса С-44.
Тасманов наполнял многочисленные баки самолета по строго отработанной методике. Подрагивая, стрелки топливомеров ползли кверху, опустошенные емкости быстро пополнялись горючим.
– Бортинженер, как заправка? – спросил Боровский.
– Скорость перелива в пределах нормы, – отозвался Тасманов.
Недолгое время заправки показалось Лютрову нескончаемым.
– Заправка окончена, – услышал он наконец.
– Вас понял, – сказал Лютров и слегка убрал газ. Связывающая самолеты пуповина разъединилась. С-44 все больше и больше отставал от впереди идущего самолета.
– Как на борту? – спросил командир заправщика, теперь резко уходящего вверх и вправо.
– В норме. Спасибо.
Полет продолжался.
Впереди оставались еще две заправки и тридцать с лишним тысяч километров пути.
Подошло время ужина, но Лютрову не хотелось есть. Он выпил два стакана крепкого чая с лимоном, нехотя пожевал дольку шоколада, всегда почему-то невкусного для него в полете, отодвинул кресло, вытянулся и прикрыл глаза.
Это была хорошая усталость, и, как всегда, когда нужно было отдохнуть в полете, он вытягивался, расслаблял мышцы, и тогда само собой приходило на память все безмятежное: полумрак лунных ночей на море, безлюдье осенних лугов, читаные книги, встречи, прогулки, лица, музыка… Мало-помалу чередование образов обретало зримую ясность, как в сновидении, но это был не сон, он ни на минуту не забывал, где находится, слышал работу двигателей, ощущал вибрацию машины.