– Его Спира!..
Разговор покрывает трескучий бас, неведомо как уместившийся в тонкой жилистой шее местного матроса-спасателя – маленького, какого-то стираного-перестираного, отсиненного и отутюженного, да к тому же в фуражке с крабом.
– Брось травить, – рычит он, – как тот шкипер с Понизовки… Шоб его черная болесть трясла… Я его знаю, сопляка, когда он имел одни штаны на двоих с братом, а ты мне хочешь сказать… Все у жизни должно форменный вид иметь, все одно – жена или шлюпка. А какие теперь шлюпки делають, изнаешь?
– Шо он своего шкипера мине сует? Или он папа этому кобелю?
– Не слухай его, Сирожа. Он, когда выпимший, или про шкипера говорить, или у шлюпке кемарить.
– Ты мою Азу изнаешь? – кричит пекарь. – Так ты послухай, ты послухай. Я с ей у прошлый годе сто восимисят шесть штук узял. На Бизюке. Натурально, перепелок. Уполне серьезно… Так я об чем, я об той, что эта собака моей Азе чнстая племянница будить.
– Кобели не бувають племянницами.
– Ихто не буваить?..
– Пусть он скажить. Косарев, скажи свое слово!
Все поворачиваются к Косареву. И щенок тоже, но тут же чихает от пущенного в его сторону дыма и стыдливо опускает крапчатую морду.
– Как тибе глянется собака?
Косарев молчит. Молчит и курит.
Пекарь теряет терпение.
– Ну?
– Шо ну?
– Ха! Ты же собаку глядел?
– Ну?
– Он ишто, ненормальный? Люди располагают, он слово скажить.
– Косарев обсуждаить повестку дня…
– Дробь, Самсон, – у пекаря кипит пьяное тяготение к ясности. – Ты у зубы глядел? Глядел. Хвост обсмотрел? Так скажи, что и как, а не моргай, как пеламида.
– Ихто?
– Он мине нервным изделает, паразит! Ихто? Собака!
Косарев густо затягивается и предлагает, с хорошо выдержанной назидательностью;
– У тыща девятьсот двадцатом годе достал я у Севастополе суку. Чистых французских кровей. Блу-балтон, понял?.. А звали ие… Сейжермей Вторая… Так то была собака. Не сука, а, можно сказать, переворот в науке… Но все-таки пришлось эта… Обменять ее. На лошадь. У турка. Поскольку турок домой вертался.
– При чем тут турецкая лошадь?
– Ты слухай сперва… При том, что блу-балтон через месяц как ни в чем не бывало у конуры стоить!..
– Мокрая.
– Она тибе не Иисус Христос – пешком по воде ходить.
– И чего говорить?
– Ихто?
– Собака. Блу-балтон.
– О чем?
– Об турецкой жизни.
– Ваня, скажи этому сумасшедшему человеку, может животная Черное море переплыть?
– Как плавать.
– По-собачьему?
– Уполне. У нас врачиха по-собачьему пять часов плавала, жир сгоняла, чтоб женский вид по всей форме…
– Так то врачиха!.. Она, может, по науке, может, она американские пилюли глотала…