* * *
День шестой. Режиссер недоволен, зато Георг в восторге. - Как в романе, - говорит он в двадцать шестой раз. - Она будет великолепна в ток-шоу, даю палец на отсечение. Сценаристы робко напоминают, что сцены отказа от покушения еще не было. Я говорю, что девушка, вероятно, имеет свои взгляды на происходящее и что вряд ли ток-шоу входит в ее планы. Георг ничего не слышит. Выходит на балкон и звонит невесте; я не слышу их разговора, только читаю по губам: "Ты была права! Ты золото! Считай, что эти деньги уже у нас в кармане!" Я предлагаю съемочной группе оставить меня одного. Георг уходит последним; пляжная кепка с красным козырьком сидит у него на затылке, а рубаха-сеточка прилипла к мускулистой спине. В мечтах он уже женился на любимой и живет с ней в новом доме.
* * *
Вечером, уже после заката, Лидия зовет меня покататься на водных лыжах. Без водителя и без инструктора; оказывается, она умеет водить все, даже вертолеты. Но на вертолете мы полетим с ней завтра. Так она обещает. Инструктор просит Лидию не гонять в темноте, она смеется. Инструктор хмурится и просит включать хотя бы бортовые огни. - Сегодня море светится, - говорит Лидия. - Мы будем купаться в звездах. Катер несется так, что у меня от ветра закладывает уши. Мы целуемся на бешеной скорости; смеркается. Когда я наконец встаю на лыжи, вокруг уже почти совсем темно. Море в самом деле светится. Я лечу сквозь полосы теплого и холодного воздуха, колени мои дрожат от напряжения, а из-под ног разлетаются электрические брызги. На какое-то время вовсе забываю, кто я такой и что со мной происходит; Георг, сосед, Адвокат, старушка из дома напротив, мой напарник Рут - никого из них больше нет в моей жизни, есть только ветер и маленькая дочь миллионера, которой нужен я и вовсе не нужны деньги... Ветер доносит до меня шум мотора и смех Лидии. В какой-то момент мне кажется, что я в цистерне, что я слышу шорох жидкости, вырывающейся из красного шланга; этот звук отрезвляет меня. Катер мотается туда-сюда, и я выписываю "змейку" на своих не вполне покорных лыжах; когда катер резко берет влево - я вижу сноп голубых искр под винтом и фосфоресцирующую дорожку, вдруг повернувшую почти на девяносто градусов - интуиция велит мне выпустить фал. Катер уносится дальше. Веревка волочится за ним, как поводок за сбежавшей собакой. Лыжи отскакивают и всплывают подошвами вверх; я плыву, под моими руками вспыхивают искры. Справа и сзади поблескивает ночными огнями бухта, и над водой стелятся охвостья музыки, слишком громкой, той, что я не люблю. Впереди - метрах в тридцати - негромкий шум прибоя. Искрящиеся волны охватывают непрозрачную темноту - будто солнечная корона вокруг черного, в затмении, диска. Я слышу, как неподалеку разворачивается катер, вижу, как зажигается прожектор, и как белый палец его тычет в небольшую скалу, выступающую из моря метра на два. И как прямо у подножия этой скалы плавают, покачиваясь на волнах, мои лыжи. Мне не нужно ничего разыгрывать. Я не прячусь в тени скалы, не жду, пока охотница приблизится к месту аварии с топором и полиэтиленовым пакетом. Я просто машу рукой; к чести Лидии, она не покидает меня в море, а, поколебавшись, поднимает вместе с лыжами на борт.