Кто она такая, эта воровка, лишившая тысячи женщин заветной мечты? Вряд ли в реальной жизни она так мила, как на фотографиях, таких людей просто не бывает. У нее есть свои темные секреты, в этом нет ни малейших сомнений. Как только было объявлено о готовящейся свадьбе, репортеры принялись землю носами рыть, пытаясь извлечь эти секреты на свет. Они считали своей священной обязанностью сообщить миру какую-нибудь скандальную подробность из прошлого Рэйчел Палленберг прежде, чем она облачится в белое платье и станет Рэйчел Гири.
Любители покопаться в чужом грязном белье не оставляли в покое и Митчелла. Журналы изобиловали историями о его прошлых романах, приправленными откровенным вымыслом. Газетчики наперебой вспоминали о дочери некоего конгрессмена, безнадежной наркоманке, которую Митчелл бросил без всякого сожаления, о его пристрастии к морским путешествиям в сопровождении небольшого гарема парижских фотомоделей, о его пылкой привязанности к Наташе Марли, модели, которая совсем недавно вышла замуж за монарха какой-то крошечной европейской страны, тем самым — согласно достоверным источникам — вдребезги разбив сердце Митчелла. Одному из наиболее прытких журналистов удалось отыскать даже однокурсника Митчелла по Гарварду, сообщившего, что тот был любителем едва оформившихся девочек-подростков. «Если на поле выросла трава, значит, можно играть в футбол», — якобы частенько повторял юный сластолюбец.
Чтобы убедить Рэйчел в том, что все это не стоит принимать близко к сердцу, Марджи как-то притащила ей целую кипу старых журналов — ее домоправительница, Магдалена, хранила их с той поры, когда Марджи только вышла замуж за Гаррисона. Все они были полны столь же язвительными, столь же бесцеремонными и столь же далекими от действительности статьями. И хотя хрупкая, изящная, сдержанная Рэйчел была полной противоположностью крупной, громогласной, обожавшей яркие крикливые наряды Марджи, обе женщины ощущали себя сестрами по несчастью.
— Да, тогда они здорово попортили мне нервы, — призналась Марджи. — Но знаешь, сейчас я уже жалею о том, что все написанное о Гаррисоне — наглая ложь. В больном воображении этих идиотов он предстает в сто раз интереснее, чем на самом деле.
— Но если все это ложь, почему никто не подаст на них в суд? — спросила Рэйчел.
— Бесполезно, — пожала плечами Марджи. — С этим народом не справиться. Им необходимо поливать кого-то дерьмом — или нас, или кого-нибудь другого. Пусть развлекаются. К тому же, если они бросят свой промысел, я перестану читать газеты и, чего доброго, вновь примусь читать книги, — с гримасой комического ужаса добавила она.