После чего, вытерев вспотевшее лицо рукавом, Свелтер задумался – похоже, он и сам не знал ответа на свой вопрос. Потому-то он не ожидал от юноши ответа, а ждал, как станет развиваться ситуация, чтобы повести себя таким образом, который опять гарантировал бы ему всеобщее внимание.
Стирпайк был трезв. Он смотрел на Свелтера – который, между прочим, не далее как вчера огрел его половником по голове за какую-то провинность. И потому ему все равно ничего не оставалось делать, как просто стоять на месте, терпеливо снося тычки товарищей и пьяное бормотание начальника.
– Милый мой Стирпайк, – наконец заговорил шеф-повар, – песня эта предназначена для самых настоящих чудовищ… А ты у нас как раз чудовище… почти чудовище, будь ты раза в два шире в плечах… Да что ты встал так далеко от меня? Иди поближе, я тебя не съем, закуска мне вроде бы ни к чему…
Кажется, выпитое только-только начинало окончательно сказываться на поведении шеф-повара. Хоть он по-прежнему опирался на колонну, теперь тело его опасно покачивалось из стороны в сторону, грозя опрокинуться на стол.
Стирпайк молча смотрел на начальника, а тот поводил по сторонам пьяными глазами. Круглое лицо его блестело от пота.
Наконец Свелтер открыл рот, что, как было видно, далось ему ценой напряжения сил:
– Да, я… я Свелтер. Великий Абиата Свелтер… Повар его сиятельства. Без меня все вы никуда не годитесь. Я сорок лет копчусь на этой кухне… Э-э-эх, каждая крыса меня тут знает. Я мастер – высший класс. Ух!
Повар опустил голову на грудь, а ученики – самые благодарные на свете слушатели – по-прежнему напряженно смотрели на него и ждали, что же будет дальше. Однако тот, сумев выдавить только «мои маленькие…», замолк и, казалось, теперь надолго.
Ученики зашептались – им, кажется, надоело сидеть.
– Эй, вы меня слушаете? – неожиданно вскочил Свелтер.
– Конечно, господин. Разумеется. И с нетерпением ожидаем вашей песни.
Свелтер наклонил голову и поднял левую руку. Другой рукой он попытался оттолкнуться от спасительной колонны и зашевелил губами – явно имея намерение затянуть обещанную песню, в которой, по его уверениям, содержалась мудрость веков.
Флей терпеливо наблюдал за происходящим. Он заметил, как неожиданно шеф-повар ссутулился и начал оседать вниз. Все тут же замолчали. Из горла Свелтера донеслось странное бульканье, но вряд ли кто из присутствующих с уверенностью мог сказать, что это были начальные слова обещанной песни. В следующий момент главный повар, отслуживший, как он любил повторять, сорок лет на кухне, без чувств повалился на пол.