– А именно? – Капитализм.
– Капитализм? – Да. Ты удивлен? Капитализм.
– Тебе нравится капитализм? – Очень.
– Но почему? – Нипочему. Нравится, и все.
– Но ведь ты не богата, не так ли? – Нет, не богата. Поэтому и работаю.
– Тогда какое тебе дело до капитализма? – Такое, что он мне нравится.
– Но это же несправедливо, когда у немногих много, а у многих мало.
– Не люблю справедливость, неизвестно, что с ней делать.
– Тогда что ты любишь? – Я же сказала: несправедливость, то есть капитализм.
Она говорит спокойным, мудрым тоном, не прекращая готовить ужин, переходя от холодильника к плите, от плиты к мойке; ее движения точны и выверены, как у механического робота в витрине магазина электроприборов; в ее кухне как будто все при деле, даже кожура, обертка и кочерыжки. Невольно сравниваю Ирену с Фаустой – никудышной хозяйкой, а эту сияющую чистотой кухню – с нашей изгвазданной едальней, где все как попало, и говорю себе, что, несмотря на ее уродливые симпатии к капитализму, я бы очень хотел иметь такую жену, как Ирена. Однако «он» моментально восстает против этой мысли: «- А я нет.
– Почему это? – Потому что Фауста, при том, что о ней было сказано, все равно соблазнительна. А Ирена нет.
– А сам, между прочим, постоянно тыкаешь меня носом в ее ноги.
– Ирена не соблазнительна. Это тот тип женщины, которую можно захотеть только наперекор.
– Наперекор чему? – Ее же несооблазнительности.
– Что-то я тебя не понимаю.
– Наверно, я невнятно объяснил. Просто Ирена сама напрашивается на такую реакцию из-за ее полной фригидности и неприступности. А тыкаю я тебя в ее ноги потому, что, как уже говорил однажды, своей закрытостью они так и подталкивают открыть их. На самом деле Ирена все время лезет на рожон и будит в тебе не столько зверя желания, сколько зверя насилия.
– Насилия? – Ну да, насилия, в смысле изнасилования и даже убийства. На таких, как она, накинулся бы любой разносчик молока или первый попавшийся бродяга, увидевший, что дверь ее дома открыта. Только ничего бы у него не вышло. Все кончилось бы тем, что он придушил бы ее где-нибудь на полу в ванной.
– Ты, часом, не убить ли ее собрался? – Может, и убить. Может, для меня это единственная возможность установить с ней «прямой контакт».
– Ничего себе «прямой контакт»! А любовь? Хотя о чем это я, ведь для тебя такого понятия не существует.
– Да ты и сам не любишь Ирену, – огрызается «он». – Тебе нравится в ней только то, что своей полной неприступностью она не препятствует твоему сублиматорному эксперименту. – И, помолчав, добавляет: – Знаешь, что хоть как-то может склонить меня к замене Фаусты Иреной? -Что? -Подними глаза и посмотри».