Нынешний епископ Неаполитанский взял реликварий у священника и шагнул от алтаря к трону. Он протянул квадратную коробку из серебра и стекла королю Ферранте и остановился, ожидая, что монарх встанет и подойдет.
Но мой дед не встал и не преклонил колени при виде этого чуда. Он так и остался сидеть на троне, и епископу пришлось поднести реликварий к нему. Лишь после этого Ферранте уступил древнему обычаю и коснулся губами стекла, за которым находилась священная кровь.
Епископ вернулся к алтарю. Мужчины Арагонского дома стали подходить к нему по очереди — первым шел мой отец — и целовать священную реликвию. За ними двинулись мы, женщины и дети; мы с братом по-прежнему крепко держались за руки. Я прижалась губами к стеклу, согретому дыханием моих родственников, и взглянула на темную жидкость внутри. Я слыхала о чудесах, но никогда не видела ни одного; я была изумлена.
Я постояла, дожидаясь Альфонсо. Потом мы вместе вернулись на наше место.
Епископ передал реликварий обратно священнику и благословляющим жестом перекрестил сначала моего деда, потом прочих членов королевской семьи.
Хор запел. Старый король встал, немного неловко. Стражники покинули свои места у трона и вместе с королем направились к выходу из церкви, где нас ожидали экипажи. Как всегда, мы двинулись следом.
Обычай требовал, чтобы все прихожане, включая особ королевской крови, оставались на месте до завершения церемонии, пока каждый присутствующий не подойдет и не поцелует реликвию; но Ферранте был слишком нетерпелив, чтобы дожидаться простолюдинов.
Мы вернулись в Кастель Нуово, огромное кирпичное здание в форме трапеции, дворец, возведенный двести лет назад Карлом Анжуйским. Он сначала убрал рассыпающиеся останки францисканского монастыря, посвященного Деве Марии. Карл ценил безопасность превыше изящества: на каждом углу замка, который он назвал Мачио Ангиомо (Анжуйская крепость), высилось по массивной круглой башне; их зубчатые вершины врезались в небо.
Дворец стоял прямо над заливом, так близко к берегу, что в детстве я часто высовывала руку в окно и воображала, будто глажу море. С моря дул утренний бриз, и я, сидя в экипаже между Альфонсо и Изабеллой, с удовольствием вдыхала соленый морской ветер. Невозможно жить в Неаполе и не видеть моря, а видя — не полюбить его. Древние греки назвали этот город Партенопеей, в честь сирены, полуженщины, полуптицы, которая от неразделенной любви к Одиссею бросилась в море. Согласно легенде, волны вынесли ее на неаполитанский берег; но я даже в детстве знала, что она кинулась в воду вовсе не из-за любви к мужчине.