Документы являлись старыми латинскими копиями Девяти откровений, и я согласился переписать их, пока они ещё целы. Я кропотливо воспроизводил их десятки раз, посвящая этому каждую свободную минуту.
В какой-то момент восторг перед Откровениями охватил меня до такой степени, что я попытался убедить отшельников предать их гласности.
Они решительно отказались, объяснив, что эти документы тайно хранятся уже несколько веков в ожидании того момента, когда внутри церкви зародится верное понимание.
На вопрос о том, что это означает, они ответили: Откровения не могут быть восприняты, пока церковь не уладит то, что они назвали дилеммой гностиков.
Откуда-то я помнил, что гностики — это ранние христиане, считавшие, что последователи единого Бога должны не просто почитать Христа, но и стремиться сами подражать ему в духе Пятикнижия.
Они пытались описывать это подражание в философских трактатах, претендующих на роль практических наставлений.
В конце концов, когда ранняя церковь сформулировала свои каноны, гностиков стали рассматривать, как преднамеренных еретиков, не желающих влагать свою жизнь в руку Божию из одной только веры.
По мнению тех, кто возглавлял тогда церковь, вовсе не следовало пытаться понимать и анализировать: надлежало довольствоваться тем, что живёшь по воле Божией, предаваясь ей каждую минуту, но не силясь уяснить себе Его высший замысел.
Обвиняя иерархов церкви в тирании, гностики утверждали, что их понимание и их методы, как раз, и имеют целью способствовать акту принятия воли Божией, за который так ратует церковь, а не бесконечной болтовне на эту тему — грех, весьма свойственный церковникам.
В конце концов, гностики потерпели поражение, были отстранены от участия в церковных службах, вычеркнуты из церковных книг, а их верования ушли в подполье, в тайные секты и ордена. Однако, дилемма была ясна.
Пока церковь поддерживала идею преображающей духовной связи с Богом, но преследовала любого, кто говорил о специфике поддержания этой связи — то есть, каким образом её поддерживать, как она должна ощущаться и т. д., — до тех пор этому «Царству Божию в душе» суждено было оставаться не более чем интеллектуализированной концепцией внутри церковного учения, и любое упоминание об Откровениях грозило бы гибелью их сторонникам.
Я выслушал доводы отшельников и ничего не возразил, но в душе не согласился с ними. Я был уверен, что орден святого Бенедикта, к которому я принадлежал, заинтересуется этими документами.
Позже, не ставя в известность отшельников, я послал одну из копий своему другу, являвшемуся ближайшим советником кардинала Николаса, возглавлявшего нашу епархию.