Настала очередь Ричарда застыть с побледневшим лицом.
Да, он действительно решил, что Сьюзан не захочет с ним пойти. Да, он сам сказал ей, что там будет чертовски скучно. Но она настаивала, что хочет пойти, ибо это единственная возможность увидеть его лицо не в свете компьютера, и он согласился и даже договорился, что заедет за ней.
Только он все забыл. Он не заехал за ней.
– Могу я воспользоваться вашим телефоном? – быстро спросил он у профессора.
Гордон Уэй лежал на земле, смутно осознавая, что следует делать.
Его убили наповал, в этом не было сомнения. В его груди зияла страшная дыра, бившая фонтаном кровь сейчас уже едва сочилась. Грудь не дышала, тело было неподвижно.
Он смотрел вверх, по сторонам и вдруг понял, что то, что смотрело и двигалось, не было частью его тела.
Над ним клубился туман, но это ничего не объясняло. У его раскинутых ног валялось охотничье ружье, дуло все еще дымилось. Он лежал, словно человек, внезапно чем-то разбуженный в четыре утра, который уже не может вновь забыться, а вынужден чем-то занимать свой бодрствующий мозг.
Он понимал, что перенес шок и поэтому не способен рассуждать здраво, но это совсем не означало, что он лишился разума.
В извечном споре о том, что ждет человека после смерти – рай, ад или чистилище, по крайней мере одно было ясно: после смерти каждый получит ответ.
Мертвый Гордон Уэй, однако, не имел ни малейшего представления, что ему делать дальше. В таком положении он оказался впервые.
Наконец он поднялся и сел. Его сидящее тело было для него таким же реальным, как лежавшее и уже остывшее тело у обочины, успевшее отдать свое тепло туману и ночному холоду.
Для проверки он попытался встать и сделал это медленно, какими-то судорожными рывками, по-прежнему удивляясь всему, что с ним происходит.
Земля помогала ему, поддерживая его тело, которому следовало бы быть невесомым. Когда он попытался дотронуться рукой до земли, он почувствовал упругое, как резина, сопротивление воздуха. Ощущение было таким, будто он пытался взять что-то онемевшей рукой. Рука затекла и потеряла чувствительность, и не только одна рука, но и ноги, и вторая рука, и все тело, даже голова.
Если тело его мертво, почему не умер мозг?
Он стоял в каком-то оцепенении, как в ночном кошмаре, и сквозь него медленно плыл туман.
Он повернулся и посмотрел на свое распростертое, изувеченное тело и вдруг почувствовал, как ему хочется, чтобы по его коже пробежали мурашки. Он хотел чувствовать свою кожу, свое тело. Но теперь ничего этого у него не было.
Крик ужаса сорвался с его уст, но не прозвучал и не был услышан. Он дрожал, но дрожи не было.