— Как служилось? Мать вроде говорила — не жаловался?
— Не жаловался, сносно. Я думал — хуже будет…
— То-то. Глаза боятся, руки делают. Не стесняйся, закусывай, я запасся.
Кретов подбрасывал дровец в печку, рассказывал, как один сумасшедший на участке завел двенадцать коз, а Рогов пил, не задумываясь особо, как будет возвращаться. Он водил прилично, дорога была пустая, а выпить ему сейчас требовалось, тем более что погода установилась на редкость промозглая. Добро бы настоящие холода — но они все не наступали, а вместо них стояло серое, сирое не пойми что.
Коротко поговорили о путче, Кретов весь его пересидел на даче, слушая радио, и расспрашивал о подробностях, но Рогов путчем не озаботился. Во-первых, он не выходил из дома, чтобы не пугать мать, а во-вторых, был все-таки историком, уже четверокурсником, и понимал, что из подобной затеи ничего выйти не могло. Шум вокруг августовской победы только раздражал его, а последствия могли оказаться хуже всякого путча — победители получили карт-бланш, о котором не смели и мечтать.
— Вот и я говорю, — удовлетворенно поддакнул Кретов. — Если бы кто сейчас и мог взять власть… да их, верно, не осталось никого.
— Подпольный обком? — спросил Рогов. — Стальная когорта? Золотая рота?
— А ты не смейся. — Старик кряхтя налил себе и ему. — Помнишь, был у нас с тобой разговор насчет того, как нефть делят на фракции?
— Помню. Перед самой армией.
— Так вот. Я объяснял тебе тогда, да ты не врубался. Посадки-то эти для чего нужны были? Ты небось наслушался: армия бесплатных рабов… Нет, голубчик, они бы и на обычных своих местах пахали как бесплатные рабы. Все это, Слава, был один большой фильтр, так я понимаю. И задача его была одна — отфильтровать тех, кто в случае чего и войну отразит, и страну поднимет, и мир завоюет. Прикидываешь?
— Это как же — отфильтровать?
— Да очень просто, милый. Проще не придумаешь.
— Кто выживет, что ли?
— Не-ет, кто выживет — те второй сорт. — Кретов разгладил усы большим пальцем правой руки. — Те жилистые, конечно, крепкие ребята, но они слабину дали — себя оговорили. Им веры мало. Подписал на себя показания, еще пару-тройку человек сдал — и ту-ту, поехал жопой клюкву давить. Эти годятся на исполнителей — максимум. А первый сорт, элита — те, кто ничего на себя не подписал. Ни единого словечка не признал. Не оговорил никого под пытками. Как ему еще было проверить население? Гитлер в Германии вовсю пытает своих, крепчайшие коммунисты ломаются, война неизбежна — как тут разберешь, кто сможет такой махине противостоять? Он и отбирал — жестоко, конечно, но если вдуматься, так способ его был не худший. Нет, не худший.