– Я сказал: не грозит с одной стороны – с этой… Но есть же еще и другая!
– Какая же?
– Милиция, – ответил он резко. – Милиция! Ты что, не соображаешь? – И глухо ругнулся сквозь зубы. – Забыла про того опера, который тебя вызывал?
– Но ты сам забыл, – сказала она звенящим голосом. – Ты забыл: твое дело прекращено! И отменил иск тот самый опер! Это во-первых… – Она передохнула, коротким движением поправила волосы. Лицо ее исказила гримаска. Глаза потемнели, налились соленой влагой. – А во-вторых: почему ты грубишь – разговариваешь со мной таким тоном?
– Прости, милая, – сказал он, помедлив. И легонько погладил ее по круглому, мягкому, податливому плечу. – Не обижайся. Я сегодня – не в себе. Взвинчен весь, накален… Ну, сорвался – бывает… Да ведь и то сказать: так все неожиданно повернулось!
– Но в чем дело? – спросила Наташа. – Почему ты такой? Тебе ведь радоваться надо, а ты… Что тут, все же, произошло?
– Да как тебе сказать, – замялся Игорь. – В двух словах всего не объяснишь… И сейчас не время. Давай встретимся завтра. Я как раз успокоюсь, соберусь с мыслями… Все обдумаю… А обдумать надо будет много!
– Но завтра я вряд ли смогу сюда выбраться, – поджимая губы, сказала Наташа. – Много дел, беготни.
– А мы не здесь, – сказал Игорь. – Мы в городе встретимся.
– В городе?
– Точно. На старом месте – у почтамта. И в тот же час – идет?
– Значит, ты…
– Да. Решил выползать на волю. – Игорь обнял ее, улыбаясь. – Заточение кончилось!
В эту ночь Игорь так и не смог уснуть; курил, расхаживал по комнате – по пустой, захламленной, опостылевшей своей одиночке. И думал, думал… Думал о том, как примет его фрайерская жизнь – да и примет ли вообще? Насколько он знал и помнил, почти ни у кого из тех, кто отходил от кодлы и переметывался к фрайерам – почти ни у кого дальнейшая судьба не складывалась, не задавалась, не оканчивалась добром. Нет, не оканчивалась; в ней постоянно возникали непредвиденные сложности и помехи. Этому было много причин… Главная же заключалась в том, что «завязавший» вор никак не мог найти себе применения в новом суетном мире; чувствовал себя здесь лишним, чужим… Бросив старое дело и не ведая иного, он поневоле оказывался в положении жалком, зависимом, почти нищенском. Приходилось все начинать сначала; обретать другие навыки, учиться какому-нибудь ремеслу… Накопленные ранее деньги – если бы даже они и были – все равно ничего изменить не могли; пользоваться ими было трудно и опасно. Став скромным тружеником, блатной уже не мог вести прежний, широкий образ жизни, а если бы и решился на это – тотчас же погорел бы, попал под надзор милиции.