– Замутило, значит!
– Да нет… Самогонка, право же, оказалась вполне пригодной. Только вот признаваться в этом было, конечно, неудобно… Потому мы и разбежались; для вида, – понимаешь? – для приличия. А в натуре…
– А в натуре – если б она сейчас здесь была, – хихикая и дергаясь, спросил Копыто, – ты бы выпил?
– Ну, не знаю, – уклонился Интеллигент. – Вот приедем на место – тогда и потолкуем.
Утром состав подошел к Хабаровску. Стоянка здесь, по расписанию, должна была быть большая – тридцать минут. Интеллигент уже заранее (когда поезд, гремя и посвистывая, выбирался из путаницы подъездных путей) напомнил шпане: «Осторожно! Зря не шнырять, не шкодить!»
И – оглядев свое пестрое воинство – добавил веско:
– Не забывайте старый уговор! Дорога должна быть чистой… Гадить на ней нельзя.
Поезд дернулся и замер. За окнами обозначился фронтон вокзала. Топоча и толкаясь, пассажиры ринулись к выходу. Смешавшись с толпою, урки высыпали на перрон и сразу же увидели милиционера. Массивный, затянутый в желтую портупею, он стоял, прочно расставив ноги. Стоял недвижно, как монумент. Толпа разбивалась об него и обтекала его, бурля… Милиционер был не один. Поодаль маячили другие фигуры в портупеях, в фуражках с красными околышками.
– Ой-ей-ей, – встревожился Архангел. – Сколько красноголовых… – Он повернулся к Игорю – мигнул глазом. – Ты говорил: осторожно… Да тут, милок, хошь не хошь – а придется поостеречься. Куда денешься? Вон они – шпалерами стоят!
– Надо сматываться, ребята, – нахмурился Интеллигент. – Здесь, я чувствую, что-то неладно… Айда в вагон!
Когда урки снова собрались в купе, Интеллигент заметил, что недостает Хуторянина; он как-то сразу отбился ото всех и затерялся в толпе…
– В буфет, наверно, подался, – сказал лениво Малыш. И тотчас же Копыто добавил: – А может, шустрит уже где-нибудь, работает.
Они всегда держались вместе – громоздкий, костлявый, медлительный Малыш и юркий, маленький, востроносый его партнер. Что их объединяло? Трудно сказать. Контраст между ними был разительный. В отличие от флегматичного Малыша, Копыто постоянно пребывал в движении – суетился, мелко хихикал. И все время что-то лениво жевал. И теперь он – одновременно двигая челюстями и скалясь – проговорил, косясь на окно:
– Душа, видать, не выдержала. Душа-то у него широкая, истинно воровская. Такая толчея на перроне, – разве удержишься! Это же для карманника – лафа!
– Толчея среди мусоров? – удивился, сдвигая брови, Интеллигент. – Странно. Для работы это не место. Неужели он?… Нет, не должно быть! А впрочем…