– Да, в общем, недалеко, – развел руками Зубавин, – но ведь там что получилось?…
– Это мне не интересно, – резко прервал его Наум Сергеевич. – Ты мне скажи: почему ты его упустил, а? Как ты мог?… Тоже – не успел?
Ответом ему было молчание. Передохнув, помедлив несколько, Наум Сергеевич проговорил:
– Что-то ты стал в последнее время – не успевать. Беда с тобой. – И добавил мстительно: – На покой пора, на отдых.
– На отдых? – встревожился Зубавин. – То есть, как?
– Ну, как люди отдыхают? Уходят на пенсию; загорают, цветочки нюхают.
Игорь спал. Ему снился пустой, незнакомый, безлюдный город.
В белесоватом пепельном небе четко вырисовывались крыши; острые изломы и углы, чешуя черепиц и выступы труб. Трубы эти не дымились, и проемы окон были темны. Игорь никак не мог понять: что сейчас – утро? Или, может быть, вечер? Одно лишь он знал, видел отчетливо: было светлое время суток.
Низко, над самыми крышами, висело бледное, бескровное солнце. Странное солнце! Диск его был не круглым – как обычно – а несколько сплющенным и неровным. Бесформенное это пятно окружала неширокая, черная полоса. И под сумрачным, окантованным тьмою светом, простирались немые скверы, мертвые площади и улицы, лишенные теней.
Игорь видел себя, идущим через пустынную площадь. Он шел, плотно вбивая в асфальт каблуки – торопился куда-то и с тревогой прислушивался к звукам за спиной.
Ему все время казалось, что кто-то идет за ним; настигает, торопится вслед! Каждый его шаг словно бы повторялся, двоился. Но это было не эхо, нет. Эхо возникало отдельно и жило само по себе. Это явно были чьи-то чужие шаги; они сливались, смешивались с его собственными – но все же не совсем, не совсем…
Дойдя до середины площади, Игорь остановился, испытывая томление и тяжкий, невыносимый страх. Стал – и обернулся резко. И замер, обшаривая взглядом перспективу. Все было, как прежде. Угрюмо и немотно высились по краям площади здания. Маячило над крышами солнце, окруженное полосою мрака. Над безлюдными улицами и скверами реяла белесоватая муть.
Город был мертв, пустынен. В мутных его глубинах не угадывалось ни проблеска, ни звука, ни движения. Игорь постоял некоторое время. Потом опять заспешил. И снова, в лад с ним, – нет, не в лад, а чуть позже, поотстав на мгновение – зачастили чьи-то шаги, послышался грозный сдвоенный топот…
Игорь крикнул, задохнулся и сел, – с трудом разлепляя веки, оглядывая полутемную комнату.
Он сидел на полу, на охапке соломы. Рядом с ним помещался дощатый перевернутый ящик. Днище ящика замени по стол; на нем лежала краюха хлеба, пачка папирос и финский нож. Здесь же – воткнутая в пустую бутылку – мигала оплывшая свечка.