– Зато рожковых магазинов я в «лифчик» восемь штук положу…
– Куда-куда ты положишь?
– В «лифчик», то есть, конечно, в разгрузочный жилет. На жаргоне лифчиком обзывается… догоняешь?
– А я подумал, что ты из извращенцев, – «прикололся» Лешка. Таранов сделал вид, что задет таким высказыванием, но на самом-то деле он был доволен: впервые за все время их знакомства Лешка пошутил. Неужели он начал возвращаться к жизни? Возвращаться к жизни на фоне смерти и рядом со смертью? Абсурд! Абсурд, порожденный чудовищной эпохой «реформ», апофеозом которой стала гибель «Курска» и пожар Останкинской башни… и маленькие змеи выедают мозг изнутри. Уничтожают целое поколение молодых, а государство отзывается на это только призывами усилить борьбу с наркоманией.
Таранов механически загонял бутылочные «тэтэшные» патроны в диск «ППШ» и думал: а я? Что делаю я? Куда я-то веду его? На убийство?… Да, на убийство.
Таранов поднял глаза на Лешку, а тот вдруг прищурился и сказал:
– Не бери в голову, Ваня… Мы с тобой хорошее дело делаем. Если бы меня, к примеру, в армию призвали, то тоже дали бы автомат и погнали в Чечню – убивать.
Таранов до боли сжал в руках черный кругляк магазина. Ему показалось, что Лешка каким-то образом сумел прочитать его мысли… Или настроиться на созвучную им волну.
– При чем здесь Чечня? – сказал он, снова склоняясь к магазину. – Там люди воюют…
– А ты на прогулку собрался?
– Я свой выбор сделал сам.
– И я тоже. Я хочу уничтожать этих крыс. У меня к ним личный счет. За себя… и за Иришку… Я осознанно иду туда, куда я иду. Это моя Чечня. Она уже здесь – на каждой улице, в каждом квартале, в каждой школе. Мы с тобой воюем и побеждаем. Их. И себя… Ты перестал кричать по ночам. А я перестал думать о героине.
Таранов ничего не ответил. Он только подумал, что семнадцатилетний Лешка Малков в чем-то возможно, мудрее его, сорокалетнего и много повидавшего мужика… Он не догадывался, что в кроссовках Лешки спрятаны два чека героина, а в кармане куртки – шприц.
* * *
С ружьем Татарин обманул – даже при поверхностном осмотре стволов Таранов обнаружил, что они искривлены. И искривлены довольно сильно. Иван в сердцах выругался и решил сделать обрез. Баллистика обреза не идет ни в какое сравнение с баллистикой полноценного ружья, но в ближнем бою нет ничего страшнее, чем выстрел картечью из обреза.
Визжала ножовка, и сыпались опилки. Таранов бросил взгляд на Лешку, и тот улыбнулся – тоже вспомнил, как пилил браслет на руке Иван в самом начале их знакомства… с того дня прошла, уже, кажется, тысяча лет.