– А ты представь себе, будто украл этот подсвечник, – не обижаясь, ответила Изабель, – если это польстит твоему самолюбию.
Она поняла, что соперничество между единоутробными братьями возникло из-за ревности – потому отчасти, что Эудошия отвергла этого близорукого философствующего бедняцкого сына и братское единение оказалось разбитым.
– Прости меня, Эвклид, за то, что я отнимаю у тебя брата.
На пляже все кажутся свободными, обнаженными и самодостаточными в своем безделье, однако никто не может освободиться от одеяний обстоятельств своей жизни – все мы ветви того или иного дерева, и обретение жены одновременно означает потерять брата.
– Обнимитесь, – попросила Изабель братьев и добавила, обращаясь к любимому:
– Нам нужно идти. – Потом повернулась к Урсуле:
– Сохрани мой подарок, если хочешь, и зажги в нем свечу в ночь нашего возвращения.
– Слишком много шлюх у нас в Бразилии, – пробормотала Урсула, как бы пытаясь объяснить причину нищеты и оправдать позорное желание принять плату за гостеприимство.
Никто не помешал парочке покинуть хижину, хотя бабуля, раздраженная тем, что на нее никто не обращает внимания, начала шумно пророчествовать.
– Беда, беда, – верещала бабуля. – Чую, близится беда. Она пахнет цветами, она пахнет лесом. Он возвращается, тот старый лес, дабы пожрать всех бедняков! Смилуйся над нами, Оксала!
Снаружи, на утрамбованном глинистом островке меж двух потоков молочно-белых сочащихся помоев, грелась на солнышке упитанная пара. Тристан представил их Изабель как своих двоюродных брата и сестру, которые в славные времена Кубичека исполняли на сцене половой акт в одном из злачных мест неподалеку от старого акведука. Дважды, а по выходным и трижды за ночь они достигали оргазма в ярких лучах юпитеров под глумливые крики смущенной публики. Потом как-то враз они вдруг стали слишком старыми для таких подвигов, к ним потеряли интерес, и теперь они сидели здесь, ожидая нового поворота в своей судьбе. У них были добродушные, морщинистые, отрешенные лица – как у рыночных торговцев, которые всегда столь милы и услужливы, но отнюдь не назойливы. Внутренне содрогнувшись, Изабель вдруг подумала, что они с Тристаном могут кончить так же, как они, и восторг влечения исчезнет, как пропадают всплески радуги над морским прибоем. Взявшись за руки, они стали спускаться по крутому склону холма, и перед ними блистающими доспехами раскинулось огромное море, а отовсюду доносилась убаюкивающая болтовня телевизоров, работающих на краденом электричестве.
Они отправились на поезде в Сан-Паулу. Железная дорога тянулась на юго-запад вдоль Атлантического побережья. Когда поезд поворачивал и косые лучи солнца проникали сквозь грязные окна вагона, было заметно, как над выгоревшими плюшевыми сиденьями сидят облачка пыли. Изабель надела свою черную соломенную шляпку и кольцо с надписью «ДАР» – подарок Тристана. Слева по ходу поезда за окном бежали мимо красные черепичные крыши маленьких рыбацких деревушек, старые конические строения сахарных мельниц, качающиеся на ветру пальмы, белые серпообразные пляжи, сверкающие на солнце под непрерывными ритмичными ударами ослепительно голубого моря. Справа возвышались увенчанные зелеными куполами лесов скалы, похожие на гранитные буханки хлеба. Большая часть Бразилии представляет собой обширное, немного холмистое плато, а прибрежные горы – его отроги. Пока поезд тяжело взбирался по склонам Сьерра ду Мар, терпеливо останавливаясь на станциях, где никто не садился и никто не сходил, унося Тристана и Изабель в будущее, влюбленные дремали, обмякнув, как мешки с сахаром на плече друг у друга. А их переплетенные руки плетьми лежали на коленях. Просыпаясь, они говорили о себе. Им нужно было так много узнать друг про друга, так многому научиться.