Языческий империализм (Эвола) - страница 70

Предыдущие рассуждения подвели нас вплотную к еще более конкретной проблеме: она состоит в выяснении того, что является исходной точкой нового европейского объединения. Мы убеждены, что начало этому может положить лишь объединение двух орлов: германского и римского. Ленин однажды сказал: "Римско-германский мир есть величайшая преграда для осуществления пролетарских идеалов." Это признание для нас очень ценно. Когда возникла необходимость создать крепкий единый лагерь европейских стран, могущий говорить о себе с достоинством, могущий утвердить традицию против тех, которые ее не имеют, против тех, которые отреклись от нее, забыли ее, и против тех, которые предоставляют для нас ту или иную форму опасности, — по нашему мнению, сердцем такого блока может быть только объединение Италии с германскими странами. Римско-германский мир является символом и сутью того, что на Западе называют «культурой» в истинном, качественном, традиционном смысле, по сравнению с которой социалистическое, механическое, плебейское направление представляет собой убогую пародию. Италия, Германия и Австрия вместе составляют традиционный полюс Запада. С Востока и с Запада теснят нас анти-традиционные народы: славяне никогда не имели традиции. Америка также начисто лишена ее. Республиканская, деградировавшая, негроизированная и семитизированная Франция — первый очаг современного восстания рабов — больше не знает традиции. Древняя аристократическая Англия в руках демократии и постепенно приближается к концу своей нисходящей траектории. Различные малые государства Сердиземноморья, Балкан и Севера тоже в различной степени приспособились к общей ситуации, и у них нет никаких возможностей приблизиться к тому, что обладает ценностью универсального символа. Мы не побоимся утверждать, что в той мере, в какой стремление к возвышению и возрождению, под сенью истинно языческих, арийских символов (с одной стороны, Орла и Свастики, с другой — Орла и Фасции) проявляется в германском и итальянском народах, оно обладает высшим значением и отнюдь не исчерпывается так называемым "sacro egoismo"("Священный эгоизм" — лат.). Мы должны призвать германскую и итальянскую нации к союзу, направленному не только на политические, хозяйственные и милитаристские интересы, — как это имеет место в имморализме тех, кто сегодня держится только за нацию, — а к органичному, интегральному союзу духа и тела. Мы не побоимся утверждать, что восстановление в иной форме того, что перед войной было предупреждением — "тройственного союза" — является также проблемой нашего лучшего будущего. От этого зависит возможность создания в Европе первого центра, здорового основания для ее истинной защиты. Предпосылкой этого является осуществление в обеих странах того процесса мужской, «солнечной» реинтеграции, о которой мы уже говорили и по отношению к которой все, что предлагают сегодня Италия и Германия в смысле новых политических идей, следует рассматривать только как подготовку. Во всяком случае, Италией уже сделан значительный шаг вперед в том, что она расчистила себе путь, уничтожив последние пережитки той Ризорджименто-идеологии, которая упорно видела в Австрии и Германии своих "кровных врагов", а во всех остальных латинах — «братьев». И когда Италия не на словах, а на деле присягнет имперскому идеалу, древнему римскому идеалу, тогда мысль о ведении войны во имя романтической «патриотической» идеологии покажется ей смешной. Скоро приблизится день, когда, помимо поверхностных и иллюзорных причин, Мировая война откроет свой смысл, который не имеет ничего общего с ханжескими поводами гуманитарной, анти-аристократической идеологии. Муссолини уже пояснил, что "Мировая Война была революционной, потому что она в море крови потопила век демократии, статистики, большинства и количества". Действительно, Мировая война означала восстание и коалицию плебейского национализма и современной мировой демократии против тех народов, в глубине которых сохранились остатки древних, монархо-феодальных порядков и которые сражались скорее во имя феодального права и наследия, нежели во имя плебейских, современных, территориальных и «национальных» принципов. Конечно, существует противоречие и в немецких народах. Если Италия от национального идеала, в котором очень мало что осталось от древней традиции и который поэтому скорее примыкает к новой французской идеологии, должна перейти к универсально-имперскому идеалу, утвержденному в идее Рима, то Германия должна выйти за рамки того расового фанатизма и национализма, из-за которого можно впасть в материалистический и анти-традиционный партикуляризм. Необходимо также, чтобы Германия вспомнила, как о своей лучшей традиции, о сверхнациональной Священной Империи Германских Наций. И тогда она сможет следовать по пути к "Третьему Рейху", о котором пророчествуют многие современные направления германского возрождения; по пути к той точке, где — как в эпоху средневекового вселенского единства Европы — римский Орел снова соединится с нордическим. И если Германия хочет защищать нордическо-арийскую традицию, то следует отличать — как это делаем мы — ее низшее, биологически обусловленное, и поэтому случайное и партикуляристское значение от высшего и духовного значения, не исключающего первое, а интегрирующего его и сводящего к идее типа, образа примордиальной силы, творческой силы, которая должна быть пробуждена для новой культуры и нового единства Европы. Когда человек находится на уровне, где миф крови и расы является последней инстанцией, само собой разумеется, что перед присущим высшей расе стремлением к универсальности возникают принципиальные преграды. С нашей точки зрения, некоторым немецким националистическим кругам следует преодолеть этот уровень, но не в смысле отказа от этой линии в целом, но в смысле утверждения высших, свободных от природы и случайности идеалов. Когда Мюллер ван ден Брук сказал, что после того, как Германия проиграла войну, она должна выиграть Революцию, — эти слова нам следует понимать в том смысле, что Германия должна отказаться от тех реформационных посылок, которые приводят ее к принятию политической идеи своих бывших противников. И если сегодня некоторые жалуются, что Германия не является «нацией» в смысле анти-иерархического объединения всех классов, то мы, в свою очередь, видим в этом только ценность и позитивную, анти-современную сторону этого народа. Всякий «социализм» следует отвергнуть и при этом дать решительный отпор некоторым склонностям современной молодежи. Часто нам приводят характерные, но недобросовестно проработанные доводы, утверждающие, что германская традиция есть традиция лютеранского восстания и крестьянской войны (и на этом основании некоторые доходят до того, что провозглашают ее "вестницей Востока", которая должна объединить "социалистическую Германию" с Советами в походе против Рима и остатков "феодализма!"), вместо того, чтобы искать ее истинные принципы в Средневековом мире и арийско-германской этике. И если говорят об анти-римстве гибеллинского Императора, вступившего в борьбу против ига, которое принявший семитскую религию Рим хотел наложить на него, то оно отнюдь не являлось анти-римством лишенного традиции мятежника, в соответствии с текстами семитского «откровения», потому что император боролся именно за остатки Империи, иерархии и авторитета, вопреки всему сохраненные Римом. Следует твердо понять, что, как христианство означает великое падение римско-языческого человечества, так и Реформация означает падение нордическо-германского человечества, и что восставать против этого надо не во имя Церкви, а во имя самой нордической традиции, во имя интегрального языческого духа. И когда это будет понято, многие искусственные антитезы, подчас даже высшего, духовного и культурного уровня, возникающие вследствие смешения духовного мужества и сектантского духа Рима, будут автоматически сняты. Лютер так же далеко отстоит от истинной германской аристократической организации, как и «социализм» еврея Карла Маркса. Перейдем теперь к более эмпирической стороне: в Италии фашизм уже ведет борьбу против парламентаристской язвы, против демократии и социализма. Воля к порядку и к иерархии, к мужественности и к авторитету должна привести к новой национальной реальности. Признание позитивной стороны этого движения не исключает, однако, многих присущих ему ограничений, и если таковые не будут преодолены, то тогда они лишь еще более отдалят Италию от истинного, традиционно-аристократического возрождения. Фашистская склонность к государственной централизации действительно ценна как противоядие демократическому либерализму и анархическому, разрушительному индивидуализму, но ее все же следует ограничить, чтобы воспрепятствовать деспотизму "общественных властей", который с необходимостью повлечет за собой нивелирование и превращение общества в безличный механизм. И точно так же корпоративные идеи фашизма, хотя они и ценны своим преодолением ложного марксистского учения через высший идеал справедливого и благородного сотрудничества классов, не должны вести ни к усилению политики за счет хозяйства, ни к перевороту в синдикалистском смысле, ни к ограничению государства хозяйством — как того хотят некоторые фашисты, считающие свое движение усовершенствованным вариантом русской революции. Нам нужно, в первую очередь, восстановить и оживить качественную и плюральную систему Средневековых сословий и гильдий, с их относительной автократией и, прежде всего, с их внутренней духовностью, с их превосходством над простой службой и… активистски-производительным оргазмом, естественно, в той мере, в какой это возможно в сегодняшнем мире, разрушенном машинами и закрепощенном невидимым детерминизмом всемогущих международных финансов. Фашистская Революция поддержала Монархию, — и это уже много, — но, однако, она ничего не сделала для того, чтобы эта Монархия из простого символа снова превратилась в живую власть. Монархия в рамках фашизма, к сожалению, осталась функцией, которая "царствует, но не правит". Кроме того, так называемая иерархия фашизма состоит скорее из простых партийных руководителей, — часто людей, пришедших снизу, лишенных истинной, духовной традиции и обладающих, в большинстве случаев, лишь способностью к внушению, свойственной "народным ораторам" и "кондотьерри", — нежели из истинных аристократов. Погрязший в борьбе и заботах конкретной политики фашизм, по-видимому, не интересуется созданием иерархии в высшем смысле, покоящейся на чисто духовных ценностях, презирающей скверну современной «культуры» и современного интеллектуализма и озабоченной в первую очередь созданием центра, который поднялся бы над всеми светскими и религиозными ограничениями. Фашистская клятва римскому символу еще очень далека от клятвы римско-языческой, не просто милитаристской, а сакральной идее Империи, которая сделала бы очевидной компромисс и оппортунизм соглашательства интегрального фашизма с какими бы то ни было разновидностями семитско-христианской религии. Тот факт, что фашистская идея государства является только светской, «политической» и, в лучшем случае, «этической», вынуждает нас, языческих Империалистов, рассматривать ситуацию как "лучше чем ничего", и мы отдаем предпочтение фашизму, несмотря на все его противоречия, по сравнению с Римской Церковью — носительницей универсального, сверх-светского авторитета, — так как пока ничего другого нет. Если бы эти ограничения были бы преодолены, то итальянцы, следуя по пути, восходящему над фашизмом, смогли бы оказаться в числе первых народов, призывающих к традиционному и аристократическому восстановлению. Что касается Германии, то она находится сегодня в состоянии борьбы, и, в первую очередь, ей необходимо сейчас ясно осветить те идеалы и мифы, которые смогут лучше сориентировать враждующие между собой течения. Если Свастика, арийско-языческий символ солнца и его сияющего пламени, принадлежит к символам, которые скорее, нежели какие-либо другие, смогут привести к истинному германскому возрождению, то, что касается названия партии, выступающей под этим знаком и совершающей сегодня в Германии фашистскую революцию, то оно оставляет желать лучшего. В действительности, не говоря уже об апелляции к рабочему классу, элементы «национализма» и «социализма» вовсе не согласуются с благородной германской традицией, и следует уяснить себе, что Германии необходима революция именно против демократического социализма. Восстановленный "гарцбургский фронт" представляет собой правильный путь: движение анти-марксистского и анти-демократического восстания, которое является фронтом всех консервативных и традиционных элементов. Необходимо следить за тем, чтобы «социалистический» момент не становился центральным, даже когда он является «национал-социализмом» — и чтобы все то, что сейчас группируется вокруг престижа вождей, не вылилось бы в реальности в движение масс. Действительно, многие притязания на "социальную оправданность" справедливы, и восстание против капиталистической олигархии является предпосылкой восстановления качественного и аристократического порядка. Однако нельзя забывать, что, когда дело идет только об этом, то подобное восстание — и также взятое с противоположным знаком — остается на уровне, на котором развертывается марксизм, и не имеет права быть перенесенным за пределы этого уровня. На немецком народе еще лежит отпечаток традиции порядка, дисциплины и аристократии. Следует оставаться верными этой традиции и снова утвердить сверхполитические элементы, в которых она сможет найти свое оправдание. То, что демократически-республиканский режим в Германии является только междуцарствием, переходным периодом, становится все более очевидным для лучших умов Европы. Диктатура при определенных, особых и революционных обстоятельствах может стать необходимым явлением, но, однако, она никоим образом не является истинным и достаточным решением. Она может иметь силу лишь как путь к восстановлению того, что было разрушено внешней властью — как фатальное следствие проигранной в колоссальном напряжении войны. Но возникает вопрос о типе режима. Как мы сказали в начале: Монархия, (как кайзерство), которая в своей высшей власти над отдельными государствами являет собой образ того, чем могла бы быть интегральная, сверхнациональная, европейская функция, есть самое здоровое основание для длительного поддержания традиции и для образования предельно персонализированной, мужественной иерархии; такой иерархии, которая покоится на арийско-феодальной основе службы и верности, а не на каком-либо «законе» или "социальной истине", характеризующих узурпацию власти классом тогровцев и, в конечном счете, рабов. Следующим условием для Германии является, естественно, вычищение всей той гнили, которая появилась в различных формах пораженчески-пацифистских, расплывчатых, грубых и пошло реалистических писаний. Саму антитезу, представляющую, с одной стороны, профессорский, бескровный, профанический и дилетантский рационализм, а с другой — современный романтизм жизни и иррационального, следует преодолеть через возвышенное стремление к новому реализму трансцендентного характера, в котором сможет найти себе новую форму культурный идеал духа в классическом, сверхрациональном, дорическом смысле; духа, с молчаливым достоинством устанавливающего свой точный закон над душой и телом; духа, полного отвращения к миру литераторов, ученых и ничтожных людей, танцующих вокруг комплекса Эроса и хозяйственного механизма. Принимая во внимание вышеприведенные замечания относительно односторонне понимаемого расового учения, следует сказать, что следующим пунктом подготовки германского восстановления является анти-семитизм. Но следуя этому пути до конца, становится ясным, что иудейство, против которого в Германии уже ведется борьба, является только одной стороной гораздо более могущественного врага: антисемитизм с необходимостью приводит к альтернативе, которая, с одной стороны, предлагает признание христианской религии, а с другой — верность нашей истинной традиции, волю к новой, интегральной, солнечно-нордической и поэтому языческой духовности, как к высшей интеграции наших ослабших рассеянных в темной эпохе сил. Радикальный антисемизм невозможен, если он не является в то же время анти-христианством.