Некоторое время Аввакум рассматривал послание, потом поднялся, достал из шкафчика серебряный бокал и на два пальца наполнил коньяком. Выпив его залпом, он проделал несколько шагов между своим местом и дверьми на веранду, а затем, словно освободившись от невидимого груза, подошел к телефону и набрал номер «спящей». На вопрос, кто звонит, он ответил:
– Зритель из первого ряда!
– О! – послышалось в трубке.
– Не ожидала?
– Я уж и надежду потеряла!
– Лучше поздно, чем никогда! – сказал Аввакум и спросил: – Твой муж дома?
Семь лет тому назад она вышла замуж за генерального директора, который частенько ездил за границу.
– Мой муж в Италии. А что?
– Буду ждать тебя после премьеры здесь, у себя. Придешь?
На другом конце провода не колебались ни секунды:
– А ты сомневаешься?
И в мембране серебром прозвенел ее веселый смех.
Без пятнадцати два из института позвонили насчет результатов исследований. Пружина была сделана из специальной стали, которую в Болгарии производили только на одном заводе – на ЗСС в городе Н. Что же касается «вещества» на пластинке, то оно представляло собой самый обыкновенный клей «Универсал», смешанный с сильной дозой цианида.
В два часа по рации с Аввакумом связался капитан Петров.
– Проверь, – распорядился Аввакум, – кто из конструкторов посещал экспериментальный цех, когда и что он там делал! Он также сказал, что прибудет в Н. на следующий день, по всей вероятности к десяти часам.
И снова налил себе коньяку, но всего на один палец. До вылета самолета в Видин у него было предостаточно времени, чтобы посидеть перед камином, подержать в руках серебряный стаканчик, в который уже раз прочитать стихи, полюбившиеся в дни Момчиловской аферы.
Верхняя часть сосуда отвинчивалась. Проделав это, он на внутренней поверхности прочитал: Сны нежные о тебе средь ночи меня подымают.
В ослепительной темноте лишь звезды безмолвно сияют.[12]
Словно ветерок пронесся, запахло сосной. Балабаниха склонилась над очагом, ситцевая блузка ее распахнулась, открыв шею.
– Вот и ты, верно, была когда-то такая же чародейка! – сказал Аввакум.
– А нечто я и теперь не хороша! – стрельнула в него взглядом Балабаниха, натягивая грудью блузку.
– Наоборот, теперь ты двух таких стоишь, – засмеялся Аввакум. Он вернул на прежнее место верхнюю часть стаканчика и задумчиво улыбнулся.
* * *
Александровская улица тянулась от центра на запад и сливалась с шоссе, ведущим к городу Кула. Дом № 70 представлял собой старое, обшарпанное здание в два этажа. Латунная табличка на парадном настолько потемнела от времени, что Аввакум с трудом прочитал: «Велко Трифонов, фотограф».