Он коротко, без замаха, ударил фон Либенфельса в подбородок. Голова того дернулась, изо рта вырвался сдавленный хрип.
– Вы палач, – сплевывая кровь, пробурчал арман. Глаза его светились ненавистью.
– Нет, – покачал головой Петр. – В отличие от ваших присных, я не испытываю от этого удовольствия. Я просто хочу узнать, где расположен подземный ход, ведущий в замок. Ну?
– Нет!
Еще удар. Костяшки пальцев заныли – похоже, разведчик не рассчитал силы.
Фон Либенфельс оскалился и плюнул в лицо допросчика.
Третий удар заставил немца потерять сознание. Пленник бессильно обвис на руках держащих его солдат, из уголка рта потянулась к земле струйка кровавой слюны.
У Петра от ярости раздувались ноздри, сердце колотилось с частотой мотора. Весь мир исчез, осталось только это круглое, до омерзения презрительное лицо.
– Товарищ капитан, – кто-то тронул его за рукав. Петр оглянулся, с некоторым трудом сфокусировал взгляд и понял, что за руку его держит лейтенант Сиркисян.
– Что? – изо рта капитана вырвалось нечто похожее на волчье завывание. Лейтенант с изумлением посмотрел на командира.
– Можэт, не стоит его бить? – сказал он. – Есть же другиэ способы… Нэ будэм уподобляться фашистам!
– У нас нет других средств для допроса, – ответил Петр жестко. – Будь у нас спирт, я бы его напоил допьяна. Но ведь нет ничего, и каждый час работает на них. Кто знает, что смогут изобрести безумцы в этом замке?
– Я понимаю, товарищ капитан, – пробормотал Сиркисян. – Но ваши методы…
– Не беспокойтесь, товарищ лейтенант, – сказал Петр. – Когда я находился в Шаунберге, ко мне применяли гораздо более изощренные методы. А вы, как я вижу, давно не работали с пленными. Это всего лишь допрос, не более того.
– Ну да, – буркнул лейтенант и отошел, поняв, видимо, что спорить сейчас с капиталом бессмысленно.
Петр повернулся к пленнику. Тот уже пришел в себя. Но в светлых глазах его, под белесыми мохнатыми ресницами, не было страха, только презрение высшего существа к низшему, к тому, кто способен лишь причинять боль, но встать вровень – никогда…
– Ну что, будете говорить? – спросил Петр, заранее зная ответ.
– Свиньи! – пленный арман закрыл глаза. Видно было, что бить его можно сколько угодно, всё равно он не сдастся и не заговорит.
– Привяжите его к дереву, вон к тому, – сказал Петр конвоирам, потирая ноющий кулак. В груди остывала, точно покрывающаяся коркой лава, ярость. – Рот заткните. Спать и пить не давайте. Сами меняйтесь каждые три часа. Если захочет говорить – зовите меня.
– Пойдем, фюрер недоделанный, – сказал один из солдат, а второй принялся деловито запихивать фон Либенфельсу в рот кляп.